Вынужденное признание

—  Не надо утрировать, Матвей. В любом случае канал не сможет остаться в стороне от схватки. Не мне тебе это объяснять. Но никто не предложит тебе лучших условий. Ты просто напряги воображение и посмотри в перспективу.

—  И что я там увижу?

—  …Все, что захочешь…»

Голоса неожиданно замолчали, вместо них из динамика послышалось тихое шуршание.

— Кончилась? — поднял брови Меркулов.

Но не успел Турецкий остановить кассету, как голоса забубнили вновь:

«…Атака на Панина должна быть массированной, что называется, по всем фронтам и сразу.

—  Правильно. Для этого мне и нужно твое согласие, Матвей Иваныч. Мы объединим «Российские известия» и «МТВ-плюс» в один мощный концерн и точно скоординируем наш удар… Будучи мэром Санкт-Петербурга, наш Панин вляпался в одну нехорошую историю, связанную с продажей иностранной фирме цветных металлов за бесценок.

—  Я помню эту историю. Тогда ходило много слухов насчет причастности Панина к этой афере, но доказательств, насколько я знаю, никто не нашел.

—  …На самом деле доказательства есть…»

Вновь пауза и затем:

«…— Панин не из тех людей, которых можно загонять в угол.

— На этот раз ты переоцениваешь Президента, Матвей. Во-первых, я не собираюсь загонять его в угол сразу. Для начала мы предложим ему компромисс. Он добровольно откажется баллотироваться на второй срок, мы проводим его с почестями, сделаем «персональным пенсионером», поставим во главе какого-нибудь фонда. Если же Панин заартачится — мы обнародуем имеющуюся у нас информацию. Обнародуем сразу и везде. Для этого ты-мне и нужен, Матвей Иванович. Я не доверяю людям со стороны, но я доверяю тем, кого знаю всю жизнь…»

Турецкий остановил запись. Некоторое время он сидел, уставившись на диктофон, и молчал. Затем поднял взгляд на Меркулова и сказал:

— Да, Константин Дмитриевич, похоже, ты прав. Это и в самом деле бомба. Но что мы с ней будем делать?

— Предоставь это мне, — ответил Меркулов. — Я сделаю так, что эту запись услышит тот, кому необходимо ее услышать.

24

Турецкий принял душ, побрился и надушился новым одеколоном, который Ирина Генриховна преподнесла ему в благодарность за «счастливое и, самое главное, своевременное освобождение». Шрамы и синяки Александра Борисовича еще не исчезли полностью, но пожелтели и поблекли и теперь выглядели не столь вызывающе, как пару дней назад.

— Ты мой спаситель! — торжественно изрекла Ирина Генриховна, когда Турецкий явился на кухню, и нежно поцеловала его в уголок губ.

— И это все, что я заслужил? — притворно обиделся Турецкий.

— Не в твоем состоянии желать большего, — улыбнулась жена. — Вот когда все твои раны и шрамы зарастут, тогда я тебя отблагодарю по полной программе.

Турецкий приобнял жену рукой за талию и притянул к себе.

— Ты меня недооцениваешь, жена! Чтоб сломить такого крутого парня, как я, потребуется человек десять, и чтоб у каждого в руках была бейсбольная бита. Да и в этом случае шансы будут — пятьдесят на пятьдесят.

— Что ж, — улыбнулась Ирина Генриховна, проводя ладонью по гладко выбритой щеке мужа, — то, что ты умеешь хвастать, я всегда знала. А как насчет более серьезных вещей?

— Каких, например?

Улыбка жены стали игривой.

— Догадайся, — томно прошептала она.

Турецкий придал своему лицу свирепо-мужественное выражение, затем поцеловал жену в губы и одним движением подхватил ее на руки.

— А как же кофе? — спросила Ирина Генриховна, с любовью глядя на израненное лицо мужа.

— Успеется, — ответил Турецкий и понес жену в спальню.