Выпитое солнце

Он почти полгода скрывал, что женат, а следующие полгода потратил на то, чтобы уговорить Октябрину думать, будто их встречи – это в порядке вещей. Он с женой вместе только из-за имущества, им невыгодно его делить. Но между ними ничего нет. Первый год Роман с Октябриной почти не виделись: Роман уезжал из командировки в командировку, встречался с ней в отеле. Разлука напитала фантазию Октябрины, и девушка думала, что Роман на самом деле договорился с женой. Он даже утверждал, что его жена тоже ездила отдыхать с другим мужчиной. Октябрина жила с мыслями о том, что Роман на самом деле хороший мужчина. А если и не слишком хороший – то во всяком случае тот, которого она заслужила.

До того как они начали видеться часто, Октябрина и поверить не могла, что когда-то узнает Рому с обыкновенной, «человеческой» стороны, которой, как ей казалось, у него нет вовсе. Он был мужчина в самом расцвете сил. Высокий, в костюме. Белые зубы, прореженные аристократичной сединой волосы. Но оказалось, что он тоже разбрасывал вещи, храпел и даже не всегда расчесывался. Роман громко разговаривал по телефону, плевался, когда никто не видел, бросал окурки на газоны и чесал спину о стену. Он не всегда слушал, а когда слушал, не всегда слышал. Но он просто человек, Октябрина понимала. Даже если он не слушает ее, хотя бы находится рядом. Хотя бы на расстоянии звонка в те часы, когда его можно сделать безопасно. В остальное время – его можно найти хотя бы на расстоянии сообщения. Они записаны друг у друга так, что никто никогда не догадается, кто скрывается за номером.

Через несколько месяцев после начала отношений, Октябрина почему-то почувствовала, что надо уйти. Но в жизни замены Роману она не нашла. На сайтах знакомств, среди сотен мужчин, – тоже. И осталась.

Когда Октябрина уже обувалась, из кухни вышел Роман и протянул ей букет маленьких белых цветочков, похожих на коробочки хлопка.

– Она не видела его? – прошептала Октябрина и не сразу взяла букет в руки. Он мокрый, только из вазы.

– Она вернется во вторник. Любые цветы за это время завянут.

Он стоял в дверях кухни. За спиной его – белые скатерти и чашки, подобранные под цвет гарнитура. Домашние пироги и леденцы, такие, какие Роман особенно любит. Чужие руки создали этот дом, но другие руки им пользовались. Октябрина натянула на голову капюшон и открыла дверь.

– Ты точно не хочешь, чтобы я тебя подвез? – спросил Роман.

Октябрина, не оборачиваясь и не смаргивая слезы, собравшиеся в уголках глаз, сказала:

– Нет, я сама. Пока. – И через несколько секунд скрылась в темноте лестницы.

Как дошла до троллейбусной остановки, Октябрина не помнила. До нее далеко, но время пролетело быстро. Может, Октябрина бежала или вовсе перестала осознавать время. Асфальт под ногами был новый, после ночного дождя поблескивал, а мимо, по дороге, проезжали машины и поливали ее водой. День предстоял жаркий.

По дороге домой Октябрина открыла папку с файлами на телефоне. Название такое, чтобы никто не понял, что там, если бы украл ее телефон. В разных текстовых файлах, в подпапках, хранились биографии известных личностей из Википедии. Папки исчезали каждый год, как только Октябрина становилась старше. Исчезли уже «Восемнадцать», «Девятнадцать», «Двадцать», «Двадцать один», «Двадцать два» и «Двадцать три».

Октябрина открыла папку «Двадцать четыре» и наугад выбрала актрису, которая стала известной в двадцать четыре. Октябрина еще раз сверила информацию, отняла от одной даты дату рождения. Все правильно, двадцать четыре. В двадцать четыре она обеспечила себе вечность хотя бы в чьих-то глазах. Над актрисой хранился поэт – тоже стал известным, издал первый сборник стихов, который получил награды, в двадцать четыре. А до них были те, кто сделал себе имя и в восемнадцать, и в девятнадцать. Раньше была даже папка с теми, кто прославился до совершеннолетия, но ее Октябрина удалила. Невыносимо было открывать ее, она и не открывала.

Каждый год она давала себе еще один шанс стать известной, сделать себе хоть какое-то имя, хоть где-то, пусть и не слишком известное, но важное хотя бы для кого-то. Но который год уже не укладывалась в сроки.

Октябрина прикусила губу изнутри. На щеке образовалась корочка, уже достаточно плотная как пузырек. Еще немного покусать, и пузырек надуется еще больше. Смотреть свои фотографии, хранившиеся в отдельной папке для качественных фотографий, не хотелось – фотографом она не сможет стать. У фотографов должен быть взгляд на мир, а у нее – обыкновенные глаза. Такие не умеют видеть особенное в обыкновенном. На стихи в заметках смотреть тоже не особенно хотелось. На сделанные дома поделки из глины – особенно. Единственную нормальную тарелку, которую Октябрина смогла сделать, она использовала как миску для Клюквы. Но кошка пару раз отпихивала тарелку. Кажется, тоже не особенно нравится.