Выпуск II. Том 6

Я и то был восхищен ее смелостью. Деплич с пристрастием ее допрашивал, но она выстояла. Присяжные, однако, не симпатизировали этой девице. И судье она не понравилась. Судьей был старый Эвис, довольно легкомысленный в молодости, ставший большим моралистом, когда надел мантию. Его обвинительная речь против Кэролайн Крейл – это воплощение милосердия. Он не мог отбрасывать факты, однако довольно ощутимо намекал на то, что обвиняемая была спровоцирована.

Эркюль Пуаро спросил:

– Он не поддерживал концепции защиты, то есть самоубийства?

Фогг покрутил головой.

– Эта версия, по сути, никогда не воспринималась всерьез. Я не хочу сказать, что Деплич максимально не воспользовался ею. Он был великолепен. Он создал волнующий портрет человека, исполненного душевности, темперамента и стремления к наслаждениям, внезапно охваченного страстью к молодой красивой девушке, человека, которого мучает сомнение, но не способного устоять. Затем – чувство гадливости, неуважения к самому себе, муки совести из-за собственного аморального отношения к жене и ребенку и, наконец, неожиданное решение покончить со всем… Единственный честный выход! Прошу вас верить мне: это было волнующее выступление! Речь Деплича вызывала у многих слезы. Представьте себе несчастного человека, раздираемого борьбой между собственными страстями и глубокой порядочностью. Эффект был колоссальный! Однако стоило ему закончить свою речь, как чары развеялись, и уже ничто не могло связать этот воображаемый образ с личностью Эмиаса Крейла. Все знали о нем слишком много. А Деплич не сумел привести ни одного доказательства, которое подтвердило бы его версию. Можно сказать, что Крейл был человеком, который совсем не имел совести, даже самой элементарной, был равнодушным, себялюбивым, эдаким жизнерадостным эгоистом! Если у него и были когда-то моральные принципы, то только в отношении живописи. Я убежден, что он никогда не позволил бы себе написать плохую картину. Но во всем остальном он проявлял безудержный темперамент, обожествлял жизнь, любил ее страстно и пылко. Чтобы он покончил самоубийством? Все, что угодно, только не это!

– Возможно, была избрана не наилучшая защита?

Фогг пожал своими узкими плечами.

– Какую еще защиту можно было выбрать? Это был необычный процесс, и обвинению даже не надо было искать доказательств против обвиняемой. Доказательств было много, слишком много. У Кэролайн был яд, она созналась, что выкрала его. В наличии ведь все возможные доказательства: средство, мотивы преступления, удобный случай – все!

– А разве невозможно было попробовать доказать, что все эти обстоятельства искусственные, инсценированные?

Фогг ответил решительно:

– Она сама их признала, во всяком случае, большинство из них. Но как бы то ни было, ваша мысль вполне естественна. Вы хотите сказать, что кто-то иной убил Крейла, но так все это обставил, чтобы свалить вину на нее?

– Полагаете, что подобную версию невозможно защищать?

Фогг сказал спокойно:

– Боюсь, что так. Вы намекаете на какого-то таинственного Икса. Где его искать?

Пуаро сказал:

– В узком кругу, разумеется. Было лишь пятеро, которые могли иметь отношение к делу. Не так ли?

– Пятеро? Сейчас посмотрим. Прежде всего тот эксцентричный и старомодный тип со своей манией изготовления лекарств из трав. Небезопасное увлечение! Хотя приятный человек. Немного, правда, непонятный. Я не представляю его себе в роли Икса… Затем та девушка. Она могла бы убрать Кэролайн, но, конечно, не Эмиаса. Потом биржевой маклер – лучший друг Крейла. Подобное можно встретить в полицейских романах, только не в обыденной жизни. Больше никого не осталось… Подождите! Младшая сестра – еще ребенок. Ей невозможно предъявлять серьезные претензии. Итак, всего четверо.

Эркюль Пуаро прибавил:

– Вы забыли гувернантку.

– Да, правда. Эти бедные гувернантки… Всегда о них забывают! Все же я смутно припоминаю ее. Довольно некрасива, но очень способна. Представляю себе, какой-нибудь психолог сказал бы, что она воспылала греховной страстью к Крейлу и потому убила его. Отвергнутая старая дева!.. Я просто-напросто в это не верю! Мои воспоминания, хотя немного и бледные, застарелые, не дают основания видеть ее неврастеничкой.

– С тех пор прошло много времени.

– Считайте, лет пятнадцать-шестнадцать… Да, именно так… Поэтому не особенно рассчитывайте на мою память.

Эркюль Пуаро возразил:

– Наоборот. Я вижу, что вы помните обо всем слишком хорошо. Меня даже удивляет, как твердо вы держите в памяти события. Когда вы рассказываете о судебном процессе, видимо, эти образы проходят перед вашими глазами?..

Фогг сказал медленно:

– Да. Вы правы. Я снова вижу все очень четко.

– Мне интересно, дорогой друг, очень интересно, можете ли вы объяснить – почему?

– Почему?

Фогг задумался. Его тонкое, умное лицо было сосредоточенно.

Пуаро изменил вопрос:

– Вспомните, что именно вы ясно видите? Свидетелей? Адвоката? Судью? Обвиняемую на скамье подсудимых?..