Выпуск II. Том 6

«Эльза! Чудесное дитя! Никогда у меня не было ничего прекраснее. И все же мне страшно, я слишком старый, человек межвременья, с ужасным характером и без малейшего постоянства. Не доверяй мне, не верь мне, у меня нет ничего хорошего, кроме моей живописи. Все, что есть во мне хорошего, все в ней. Это – для того, чтобы ты потом не говорила, что я тебя не предупреждал.

Но черт с ним, со всем этим, все равно ты будешь моей, при любых обстоятельствах. Я пошел бы хоть в ад ради тебя, и ты это прекрасно знаешь.

И я напишу твой портрет, перед которым весь мир, весь этот мир болванов застынет с разинутым ртом! Я безумно люблю тебя, я не могу спать, не могу есть. Эльза! Эльза! Эльза! Я навеки твой, я твой до самой смерти.

Эмиас».

Шестнадцать лет прошло с тех пор. Выцвели чернила, потерлась бумага. Но слова еще живые, все еще трепетные.

Он посмотрел на женщину, которой они были адресованы, но перед его глазами предстала влюбленная девушка…

Глава 9 «Ничего не досталось другому…»

– Можно спросить: зачем, мсье Пуаро?

Эркюль Пуаро хорошенько подумал, прежде чем ответить. Проницательные серые глаза на морщинистом лице внимательно его рассматривали.

Он поднялся на последний этаж дома какой-то весьма простой, без всяких излишеств архитектуры и постучал в дверь, на которой стоял номер 584. «Гиллеспи Билдингс» – компания, появившаяся на свет для того, чтобы давать «приют женщинам, которые сами себя содержат». Здесь, в маленькой клетушке, жила мисс Сесили Уильямс – комнатка была для нее спальней, салоном, столовой и благодаря разумному использованию плиты даже кухней. В соседней комнатке находилась сидячая ванна и остальные необходимые удобства. Этой бедной квартирке мисс Уильямс сумела придать черты собственной индивидуальности. На выкрашенных в светло-серый строгий цвет стенах висели разные репродукции: Данте встречается с Беатриче на мосту; две акварели с пейзажами Венеции; копия «Весны» Боттичелли, написанная сепией. На низеньком комоде лежало множество пожелтевших фотографий. Судя по стилю причесок изображенных на них женщин, большинство было двадцати-тридцатилетней давности…

Потертый квадратный ковер, простая старая мебель. Даже неопытному глазу становилось ясно, что живет Сесили Уильямс довольно скромно. Этот поросенок явно не получил ничего.

– Вы хотели бы услышать мои воспоминания о деле Крейлов? Можно спросить: зачем? – повторила мисс Уильямс.

На этот раз Пуаро не стал вдаваться в пространные рассуждения о какой-то там книге о преступлениях прошлого, которая должна быть написана. Он просто-напросто рассказал мисс Уильямс о Карле Лемаршан.

Мисс Уильямс – уже в годах, невысокая, в поношенной, но аккуратной одежде – слушала его внимательно.

– Меня очень интересует судьба этого ребенка, как она жила все это время, – сказала она.

– Мадемуазель Лемаршан, – сказал Пуаро, – очень привлекательная девушка, интересная, смелая, знающая, чего хочет.

– Хорошо, – коротко молвила мисс Уильямс.

– И еще я хотел бы прибавить: она очень настойчивая девушка. Ее нелегко сбить с намеченного пути.

Бывшая гувернантка одобрительно кивнула головой, задумалась. Потом спросила:

– Она занимается искусством?

– Не думаю.

– Слава богу! – сказала она сухо. – После всего, что вы мне о ней говорили, я считаю – она больше похожа на мать, чем на отца.

– Вполне возможно. Это вы можете лучше определить, когда увидите ее. Вы хотите увидеть ее?

– Очень хотела бы. Всегда интересно видеть, как вырос ребенок, которого ты воспитывала.

– Она была, видимо, совсем малышкой, когда вы видели ее в последний раз?

– Ей было пять с половиной лет. Очень милый ребенок. Возможно, даже слишком спокойный. Ей нравились игры, которые она сама и придумывала. Она любила одиночество, отличалась простотой, неизбалованностью.

Пуаро заметил:

– Это ее счастье, что она была тогда такая маленькая…

– В самом деле… Будь она постарше, ей пришлось бы переживать гораздо больше.

– А вместе с тем мне кажется, – сказал Пуаро, – что без некоторых потрясений не обошлось. Сколь бы мало ни понимал ребенок, сколь бы мало ни было дозволено знать Карле, наверное, то время было для нее атмосферой какой-то таинственности. И потом, этот внезапный отъезд – ее словно вырвали с корнями! Такие вещи не проходят бесследно.

Мисс Уильямс заметила задумчиво:

– И все же так было лучше для всех.