Выпускной. В плену боли (СИ)

— Мы никому не скажем, что ты была мокрая, как сучка.

— Демьян, пожалуйста, не надо! Остановись!

— Какая же ты сухая, надо смочить, — играю в это представление одного актёра, плюю в ладонь и смачиваю киску. Дыхание задерживаю, приставляя головку к самому центру. Почти не дышу, пока она скрывается под утробное рыдание и последние попытки вырваться. — Давай, ори громче, думаю, ему нравится, как ты сопротивляешься.

Она просто застывает, воет, прижавшись лбом в стол, пока я теряю ориентиры, проникая с каждым толчком всё глубже. Член словно кипятком ошпаривают, горло стягивает спазмом, а в груди так бахает, словно взорвалась мина. Я делаю мягкое движение, натягивая плеву как тетиву, и одним чётким движением запускаю эту стрелу, забирая девственность Аси. Она хнычет, но больше не дёргается, а я только начинаю двигаться. Отпускаю руки, обнимаю её с обеих сторон, прижимая к себе стройное тело, шепча какую-то ересь, пока мои бёдра работают как отбойный молоток, делая Асю звездой сегодняшней съёмки.

В глазах темнеет, во рту пересыхает, внизу живота тянет и болит, пока я долблю нежное нутро, что стягивает меня словно канатом. Всё сильнее. Всё больше. Оргазм вспышкой пробивает сознание. Успеваю дёрнуться назад, падаю на пол, пока член, словно живя своей жизнью, стреляет и стреляет, марая ноги и бельё Аси.

Глава 25

В башке ещё гудит, в горле больно от собственных хрипов и сухости. Моргаю пару раз, пытаясь в себя прийти. Ощущение такое, проснулся после сильной попойки. Перед глазами белые бёдра с тканью, болтающейся где-то на коленках. Дрожащая рука тянется к ним, пытается подтянуть.

Морщусь. Во рту горечь скапливается. Дерьмо.

Встаю, пошатываясь, помочь хочу в порядок привести Асе себя, но она вдруг дёргается и довольно сильно бьёт меня по лицу.

— Не трогай меня! Никогда меня не трогай! — орёт она, и я сношу второй удар, ещё сильнее. — Отойди!

Отхожу в сторону, даю ей пройти. По пути она подтягивает трусы и скрывается в туалете. Вздрагиваю, когда из крана начинает литься вода.

Только вот пить теперь вообще не хочется. Впервые после секса ощущение полной опустошённости, словно сам себе член в задницу вогнал. На нём кровь, и я стираю её пальцем, смотря, как она чёрным пятном светится в жёлтом свете. Таким же чёрным, как моя душа.

Но стало легче. Я могу адекватно мыслить. Надолго ли, не ясно, но это просветление даёт шанс на то, что мы тут не сдохнем. Я иду к раковине, умываюсь, ополаскиваю себя и закрываю воду. Тут же слышу стук и иду к коморке. Там вижу несколько контейнеров. Судя по виду, они напичканы едой.

Желудок тут же начинает ныть. Я вытаскиваю всё, ставлю на стол. Тут тебе и сыр, и колбаса, и печенье. Даже чай есть.

Закрываю глаза. Самое херовое будет, если уже через несколько часов нас спасут. Получается, я оказался слабаком, который не выдержал и нескольких дней. Даже думать об этом тошно.

Ещё будет хуже, если не спасут, и всё это только начало игры под названием «Развлеки маньяка».

Поворачиваю голову к экрану, на котором чётко видно, как я смотрю в сторону. Виден стол, на котором я трахнул Асю.

Иду к кровати, сдёргиваю с неё покрывало и накрываю телевизор. Глупость полная, но дышать становится легче.

— Ася, — стучусь в туалет, толкаю дверь, она сидит под душем, что льётся еле-еле. Трогаю воду. Пиздец, ледяная. — Ну, что ты играешь в великомученицу? Ты же сама хотела мне отдаться.

Наклоняюсь, воду выключаю.

— Ася, выходи.

— Слушай, а если он скажет тебя поиметь, ты дашь это сделать?

Сзади всё поджимается, а Ася смотрит прямо в глаза, ждёт ответа. Да, пожалуй, тот факт, что я тут с девушкой, становится приятным вдвойне.

— Дам.

Она поднимает брови к линии роста волос, но кивает.

— Договорились.

— Держи мою рубашку, — снимаю её с себя, на крючок вешаю.

— Мне нужна иголка с ниткой. Хочу платье зашить.

— Ладно, поищу, — продолжаю стоять как вкопанный, смотреть как остатки воды блестят на светлой коже, как волосы свисают паклей, как губы красным пятном выделяются на белом полотне её лица.

— Ну, так иди! — отправляюсь на поиски и с удивлением нахожу иголку и нитки. Ася выходит в одной моей рубашке, которая отлично на ней сидит, скрывая от меня большую часть бедра. Медленно идёт босыми ногами по полу, замечает еду, телевизор с покрывалом.

Отдаю ей нитку, иду делать бутерброды. Мы съедаем по одному.

— Остальные лучше оставить? — спрашиваю осторожно.

— Тут нет холодильника. Умирать от кишечной палочки мне не улыбается, — берёт она следующий, продолжая сидеть в рубашке и чинить своё платье. Очень умело орудуя иголкой и ниткой.

Мы съедаем почти всё, оставляя только хлеб и печенье. Я вроде наелся, но теперь живот болит только сильнее.

Ася роняет моток ниток, и я наклоняюсь под стол, чтобы его поднять. Замечаю, что одна нога подогнута под себя, открывая отличный вид на киску. Во рту пересыхает, словно тех двух литров, что я выпил, было недостаточно.

Продолжаю, как одержимый, пялиться, но тут же мне прилетает другой ногой по коленке. Хочу поднять голову резко, но бьюсь об стол. Вылезаю и замечаю, как она прячет улыбку. Теперь её веселят мои страдания?