Выпускной. В плену боли

– Подойди, – стоит он, возвышаясь грозной тучей. На нём как обычно джинсы и клетчатая рубашка, с закатанными до локтей рукавами. И тяжёлые ладони, в которых мелькает ремень. – Тебе разве мама не сказала убраться к моему приходу?

– Сказала.

– А разве ты не должна слушаться родителей?

– Должна.

– А если не слушаешься, то что должна понести…

– Наказание, отец.

– А Ира хочет пойти в школу красивой, представляешь? Хочет красивые платья! Наверное, хочет предаться пороку.

– Нет, нет, пап, я не хочу, я просто, – он не ждёт, пока она закончит, замахивается, я тут же встаю перед ним, не даю ударить.

– Она не имела в виду что-то плохое, отец.

– Ты смеешь её защищать? – адская боль пронзает спину от шеи до ягодицы. – Никакой школы в следующем году, пока не научишься послушанию.

Он всё-таки догоняет Иру и под тихий писк даёт ей затрещину. Игорь молчит, делает лицо ангела, но я бы многое отдала, чтобы хоть один удар пришёлся ему.

Отец уходит в баню, а мы садимся обедать. Я всё жду от мамы хоть одного слова против. Но она тоже не хочет получить.

– Опять отца разозлили.

– Мама, я хочу в школу!!

– Если отец не позволит, кто тебя будет возить?

– Но Асю же возили? Почему меня не могут!

– Тихо, отец идёт, – шикает мама, ставя в центр стола суп и продолжая жарить блины. Мы почти сбежали. Я мольбами уговорила тогда маму, мы уже готовы были уйти, но она не смогла. А нас с Ирой быстро нашли, наказали неделей в сарайке. Я помню, что отмывалась тогда два часа, пытаясь смыть с себя этот запах.

– Помолимся, – берёт отец за руки меня и мать, крепко сжимает. Мы наклоняем головы, шепчем нужные слова, которые уже давно для меня ничего не значат. Уже давно лишь буквы, падающие из гнилого рта этого садиста, что называется моим отцом. Я лишь молюсь, чтобы однажды у меня снова хватило решимости взять Иру и убежать. Или снова заявить на отца. Но прошлая проверка выявила лишь ухоженных детей, работящего отца и всегда приветливую мать.

– Теперь можем приступать. Ася, мы говорили с Петром, думаем, можно летом сыграть вашу свадьбу с Гришей. Хватит уже объедать наш стол.

– Я объедаю? Я разве не работаю?

– Ася! – шипит мать.

– Ты что-то сказать мне хочешь, девочка?

– Не хочу замуж, – господи, откуда эти слова. Они сами рвутся из груди. – Ну, может потом. Пока матери могу помочь.

– Ей и Ира прекрасно поможет. А тебе пора своих рожать. Надеюсь, ты будешь более плодовитой на мальчиков.

– Это вряд ли, учитывая наследственность.

Отец бьёт кулаком по столу, так что вся посуда вздрагивает.

– Сегодня ты поела.

– Но я даже….

– Вон из-за стола! – орёт он так, что даже Игорь голову в плечи вжимает, я лишь ветром выбегаю из кухни прямо на улицу. Он за мной. За волосы тянет и на необработанные доски коленями ставит. Занозы впиваются в кожу, но я сдерживаю крик. – До вечера будешь так стоять и молиться за свою душу грешную. Какая святая обязанность женщины?

– Хранить очаг…

– Ещё!

– Рожать детей.

Он лишь кивает, оставляя меня одну, а я стою, смотрю, как в земле копошатся муравьи и всё-таки жалею, что отказала Демьяну.

Сейчас я бы не только фантазировала, но и вспоминала.

Они думают, я послушная. Они думают, я Бога боюсь, они думают, я Грише чистой достанусь.

Глава 9.

Всю ночь мама делает мне примочки на колени. Молча, как обычно.

– Мам, поговори со мной, – шепчу в темноте, пока все остальные уже спят.

– Спи, дочка, меня папа твой ждёт уже.

– Мам, почему мы не уйдём, почему терпим это?

– На всё воля божья, Ася. Это наше испытание, и мы обязаны его выдержать. Мы всё вынесем, а после смерти окажемся в раю. Помнишь, я рассказывала про царство божие. Там нет боли. Там нет грусти. Там только радость. Но войдут туда только глубоко верующие люди, прошедшие тот путь, который дан им судьбой, – целует она меня в лоб и уходит. Оставляет нас в кромешной тьме.

Лунный свет, что пробивается сквозь яблони, не делает комнату светлее, но чертит кривые полосы на полу. Не хочу думать, что вся моя жизнь – это репетиция перед каким-то важным событием. Хочу верить, что могу жить здесь и сейчас, порой совершать безумные поступки. Тем более, если о них будут знать лишь двое.

Утром встаю раньше обычного. Взбудораженная собственным решением я кормлю скотину, собираю яйца, дою корову. Глажу рубашку и чёрный фартук, а мама завязывает на моих жиденьких волосиках два бантика.

Я словно в первый класс заново иду. В тот день я ещё не знала, какая у папы тяжёлая рука. В тот день я верила, что у меня будет много друзей. Прямо, как Ира. Она ошибается, так же как я когда-то. Когда ты ходишь в мешке вместо одежды, когда от тебя постоянно воняет навозом, детям легче над тобой посмеяться, чем понять, почему так.

Конечно, с возрастом я научилась отмываться так, что никто ничего не чувствует, конечно, со временем я перестала реагировать на смешки, принимая то самое испытание, о котором говорила мать. И я настолько принимала её слова на веру, что не пыталась исправить ситуацию. Но ведь никогда не поздно попытаться сделать это сейчас? Не плыть по течению и дружить с тем, с кем скажут, а решить самой, с кем хочу…

Хочу с Демьяном.