Вырь

— Их бог — новый бог. Он знает: преданный ему мир силен и будет силен, даже если иные люди от мира уйдут. Не боится этот бог, что мир его иссякнет. Говорили мне, что наши Яровы дни и братчины — страшный грех, две жены у мужа — тоже грех.

— А что такое грех?

— То, что угодно тому, кто с богом не говорит, а лишь животом живет. И еще… то, что слабому неподвластно, а сильный тем слабого корит.

Рашка слушала, приоткрыв рот, отчего губы ее расползлись и посерели. Как только Лага кончила, Рашка заголосила:

— Ой, мамушки! Спаси нас Яро-бог, спаси нас Дажбог, мамка Яга спаси! Оне клети наши пожгут. Мать-Сыра-Земля не даст больше вятышам дитятей! Рубашка моя травы не коснется, живот мой пуст будет, плечи мои опустятся! А-а-й! Не хочу!

Рашка проворно выскочила из-под колючей спасительницы, побежала, прячась за деревьями, к бугру, и там взобралась на высокое дерево. Стало видно тын. Та сторона, что к заходу, горела. Всадники пускали горящие стрелы. Вятыши кидались на всадников и скидывали их с коней. Стену поливали изнутри водой, растаскивали горящие бревна. Рашка разглядела и огромного среди маленьких людей Бородая Алтыма. Он кидался прямо в огонь и волок от огня на спине что-то большое и черное. Зоркая Рашка и Выря разглядела. Сперва с отрочами пускал он стрелы из-за тына, потом, как дрогнули всадники, отрочи вышли наружу и кинулись врукопашную. Здесь все смешались в брани, и можно было лишь видеть, что много осталось недвижных тел.

Рашка слезла с дерева и вернулась к Лаге. Та, опять выпрямившись, глядела перед собой.

— Жив ли Вырь-то? — едва отдышавшись, спросила Рашка.

— Тяжело Вырю. Рука колет, давят ноги, видят глаза. А воли себе не дай! Стучит кровь в висках — уйми, рвется крик истошный — заглуши, шепчи, губы кусай: помни!

— За что же ему такое?

— Вырь — жагал.

— Это пришлые олвы так велели? Нет… ты! Ты! Лага! Ты тогда олвов привела и на Выря указала! — Рашка готова была Лаге в волосы вцепиться.

— Сядь! — Лага мучительно сморщилась. — Жагал он, это так. Никто не велел, так бывает. Звери ли, птицы ли, люди ли. Олвы ищут жагала и ведут. Как не найдут его — беда.

— Как же олвы отыскали его?

— Я его разглядела, я вижу.

— А что как Вырь из брани не выйдет?

— Он тем страшное даст. Но вслед за ним встанет новый жагал. Он будет жить и жечь Яро. Но трудно найти жагала. И найдут ли его олвы, и будут ли вести? А не найдут — не будет миру покоя.

— Лага, — Рашка дотронулась несмело до ее рукава. — А как же ему… жить-то? Можно? Как всем?

— Иначе-то как? Жить-то жить. Только держать себя.

— Лага, — Рашка посмелее потянула ее за рукав, — что же ты всех мужей-то… боишься?

— Не боюсь я, — Лага устало повела головой. — Нет нужды мне. — Потом прислушалась. — Все. Кончили.

С доброй вестью пришел гонец. Возвращались к тыну с песнями, а там принялись считать убитых да раненых обхаживать. Тяжелее всех мучался обгорелый Алтым. Женщины мазали его лицо салом. Лага подержала над ним руки, пошептала, но он кричал все сильнее. Жены отогнали Лагу.

Рашка отыскала Выря. Он лежал на земле, был черен от сажи, но невредим, только пальцы ободраны в кровь о тетиву. Но, хоть и закрыты были глаза Выря, он уже вспоминал… Как только Бородай Алтым кинулся к горящему тыну и стал растаскивать бревна, Вырь пожелал ему худого. Подумал Вырь, что если не выйдет Алтым из брани, не взять ему Лагу в жены. И так быстро Вырь подумал об этом, что мысли кривой отогнать не успел.

— Э-э-х, — открыл Вырь глаза, и хрипло проговорил:

— Куда как тяжело в ярости держать. Себя. Куда как тяжелее, чем в радости.

После брани понесли убитых на курган и сожгли под пение олвов, и сложили в пещере прах, и поставили возле сделанный Лагой глиняный горшок с пищей на дальний путь.

«Кривы были мысли жагала — заглянет брань в окно. От кривых мыслей пронзил жагала холод. Брань, злость — ветер, топор».

Саша терпеть не мог ночевать не дома, но в этот вечер почему-то не хотелось к последней электричке. Именно в этот день было передано сообщение об «инциденте на орбите». Реальное, привычное движение жизни прерывалось для Саши на мгновение, и приоткрылся край иной действительности, о которой немыслимо думать постоянно. «Инцидент на орбите», в результате которого пострадала одна из наших орбитальных станций, описывался в самых грозных тонах. «Было ли это умышленное нападение, и можно ли его расценивать как серьезную провокацию?» — гремели радио-голоса.

У Ксении Петровны собрались люди. Была хорошая музыка. Разошлись очень поздно. Ксения попросила Сашу помочь ей с мытьем посуды, и он остался. Посреди ночи словно что-то толкнуло его. Унылый, то смолкающий, то возникающий вновь, гул-звон врывался в комнату. Саша не мог так просто лежать в темноте и слышать, как параллельно с этим странным гулом-звоном ровно и глубоко, иногда всхрапывая на выдохе, дышит Ксения Петровна, и подошел к окну.