Митрофановна молча наблюдала за этой старой «корягой», которую прибило к берегу и которой никак не удавалось от него оттолкнуться и продолжить свой сплав по реке жизни. Она впервые ничего не комментировала вслух. Она вспомнила, как ещё совсем недавно Царькова, словно заново родившаяся, пошла на выздоровление и не нуждалась ни в чьей помощи. Теперь всё возвратилось на круги своя, а пройдёт ещё месяц, и она, как и прежде, будет лежать пластом, не в состоянии обойтись без посторонней помощи. Её помощи.
Еще немного поохав и пожалев себя, Митрофановна вспомнила о сыне, которому сегодня нужно идти на работу в вечернюю смену. Обеспокоенная его состоянием, она спешно покинула Царькову и побежала домой. Андрея она застала читающим роман Дюма «Граф Монте-Кристо».
Нужняк безусловно радовалась тому, что сын стал вести трезвый образ жизни, но в последние дни она начала замечать, что Андрейка стал замкнутым, почти перестал с ней разговаривать, а если и обращался к матери, то только о самом необходимом в быту. Но ещё хуже стало после ареста квартирной мошенницы. Сын и вовсе стал нелюдим, перестал выходить на улицу и всё своё время проводил за чтением книг и за своим старым компьютером, сидя в Интернете. Книги все были исключительно уголовной тематики. Даже сейчас Андрей перечитывал эпизод знаменитого побега узника замка Иф…
Митрофановна и подумать не могла, что голова молодого человека была наполнена, а все его мысли были подчинены только одному желанию – помочь любимой женщине. Молодой мужчина был одержим идеей организовать ей побег и теперь рассматривал все известные литературе и истории примеры. Например, в романе Дюма его интересовал побег только с точки зрения подкопа из камеры. Рассчитывать на то, чтобы быть выброшенным вместо умершего в холщёвом мешке, в современных условиях было невозможно. Впрочем, и подкоп, если его вести из камеры его любимой арестантки, неизвестно куда ещё приведёт.
Через своих старых друзей-собутыльников, среди которых было достаточно судимых элементов, он навёл справки и о номере камеры, и куда выходит решётка окна. Каждый день, идя на работу, независимо, в утреннюю или вечернюю смену, он вставал в место переклички и, дождавшись своей очереди, кричал через высокий тюремный забор всего три слова: «Лошадкина, я тебя люблю!» В ответ он первое время слышал чью-то громкую пародию на лошадиное ржание. И вся тюрьма сотрясалась дружным смехом.
Потом «пародист» куда-то исчез, а может, ему надоело ржать на всю округу, и наступила тишина. Впрочем, то, что в ответ на его крик ему не отвечают, его не волновало. Он знал, что его Лошадкиной будет приятно слышать его признания и ей не будет так грустно в камере.