Вырвать электроды из нашего мозга

Наконец, шесть лет разрушали тот принцип, в котором сама сущность государства — право и обязанность власти (и только власти!) применять насилие. Вот определение теоретика государства Макса Вебера: "Современное государство есть организованный по типу учреждения союз господства, который добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства предприятия в руках своих руководителей". Другими словами, насилие государства, осуществляемое через учреждения (а не по произволу) является законным. Государство, чтобы быть таковым, должно охранять свою монополию на насилие и распоряжение оружием ("вещественными средствами"). Там, где оно отказывается от этой тяжелой обязанности, право на насилие захватывают другие силы. И это несравненно страшнее. Если власти хоть на короткий срок выпускают монополию на это ужасное средство, вернуть ее становится очень трудно — государство рассыпается, из него вынимается главный его корень.

Но ведь лейтмотивом всей перестройки и было снятие легитимности насилия как средства государственной власти. На это была направлена кампания против всех правоохранительных органов, а затем и против армии. А под этой дымовой завесой лишили государство монополии на насилие. С разными оправданиями возникли внегосударственные союзы господства с помощью насилия. И важно, что все эти вооруженные формирования стремятся в глазах населения стать "как бы государственными" — они сразу же появляются в форме. Вид единой формы оказывает огромное воздействие, придавая даже банде статус почти законной силы. Перестройка — явление особое, здесь даже крайне антисоветские силы устанавливали свою власть на улице не просто в форме, а в советской форме, используя обмундирование с государственных складов. Вид их не просто действовал на подсознание, а вызывал шок — расщепление сознания. Это само по себе преступно, и по международным конвенциям использование на войне чужой формы карается смертью.

Результат — разрушение государственности. А это преступление перед нацией, ибо индустриальное общество без эффективного государства выжить не может, одичание в нем происходит очень быстро (в этом смысле аграрное общество устойчивее). Государство — огромная и сложная машина, которую строило множество поколений, высшее достижение цивилизации, с такой кровью и конвульсиями восстановленное после гражданской войны, практически уничтожено. Его возрождение опять будет стоить огромных лишений и жертв. Если бы за это взялись демократы, они искупили бы часть вины — но у них не наблюдается и понимания того, что они натворили. Одна выдача Парфенова латвийским спецслужбам — событие огромной важности, еще не оцененное во всей его разрушительной силе. А таких случаев не счесть.

Судя по всему, вернуть монополию на насилие государство быстро не сможет. Более того, ради сиюминутных интересов открываются арсеналы для вооружения союзников то одной, то другой политической клики. И страшно, что на свою долю фактически узаконенного насилия все громче претендует преступность. Мы накануне качественного скачка: до сих пор преступное насилие совершалось против личностей — завтра оно станет средством господства над социальными группами. Режим окончательно взял курс на легализацию криминального капитала. При сохранении в армии остатков солидарности с народом капитал будет вынужден создавать собственные силы для репрессий и устрашения трудящихся. Борьбу с ними возьмут на себя криминальные паравоенные организации. Для них активно создается и социальная база, и кадры "офицерства". Напротив, рабочее движение организуется медленно, и оно уступит арену. Потом ее придется отвоевывать с большими жертвами (как на юге Италии, где профсоюзы долго были объектом террора мафии). Во многих странах Латинской Америки, где "эскадроны смерти" очень развиты, условием самой обычной профсоюзной работы было создание партизанского движения. Туда в случае опасности можно было эвакуировать профсоюзных активистов и членов их семей. Как рассказывали товарищи, обычно это делать не успевали, но наличие хотя бы одного шанса спастись придавало людям силы. Ясно, что если организованное рабочее движение сложится уже после того, как банды захватят улицу и начнут диктовать свои условия, общество покатится к новой революции большевистского типа — она опять предстанет единственным спасением нации.