Вырвавшийся (ЛП)

— Я не могу вернуться, — немного погодя, ответил он. — Я не могу опять стать тем, кем был. Это не касается того, чтобы вновь стать девственником, а, скорее всего, осознавать то, что мои родители — мой отец — больше не любит меня, и все кажется таким... другим. Словно... словно быть с тобой, заниматься сексом или любовью, как хочешь, так это и назови, изменило то, как я вижу окружающий мир или... то, как я воспринимаю себя и жизнь, и... Господи, все.

— Все в порядке, — ответила я. — В некоторой степени я знаю, через что ты прошел. Я сбежала с бывшим мужем Дэном, когда мне было шестнадцать, почти семнадцать. Помню, как внезапно я стала смотреть на окружающих другими глазами, сексуальными, взрослыми. Даже если ты не испытываешь к ним влечение, все равно смотришь на них иначе, зная, что ты сделал то, что сделал, и это меняет то, как ты все видишь, осмысливаешь и чувствуешь.

Руками я обхватила его за талию; на мгновение он замер, затем его мышцы расслабились, он обернулся и обнял меня, прижимая к своей груди. Моя голова удобно расположилась у него под подбородком, настолько гармонично, словно была создана, чтобы быть там.

— Ты сердишься на меня за то, что я лишила тебя девственности? — спросила я.

Этот вопрос, опасение возникло в моей голове уже довольно давно. Я ждала, что он ответит, мое сердце тяжело билось в груди и внезапно глаза защипало от слез. Эта встреча была меняющим все ураганом, который возник из моего самоконтроля и стал превращаться в нечто пугающее — во что-то, что так походило на отношения.

— Нет, — ответил он, прошептав мне это на ухо. — Я сделал выбор. Пришел сюда, зная, по крайней мере, в некоторой степени, чего ты хотела, и чего так же хотел я. Когда я переступил порог этого дома, то знал, что перешел некую черту, которую не смогу переступить обратно. Но все равно сделал, и это был мой выбор, Шия. Ты не лишила меня девственности — я отдал ее тебе. И не жалею об этом.

— Просто я не знаю, куда мы движемся. — Эти последние слова он прошептал больше для себя, чем меня, и я не ответила.

Я тоже не знала ответа на данный вопрос.

ГЛАВА 3

Двигатель моей «Ауди» жужжал и размеренно гудел, когда Трэ вел машину по плавному изгибу шоссе. Верх машины был опущен, ветер играл нашими волосами, а солнце согревало нас, пока мы ехали на юг по трассе US-49 в сторону Джексона.

Проснувшись на следующее утро, Трэ принял решение на свежую голову.

— Я хочу уехать, — сказал он за завтраком.

— Уехать? Хорошо. Куда ты хочешь уехать и как надолго?

Наши взгляды встретились, его был напряжен и решителен.

— Я имею в виду оставить Джексон. Уехать, навсегда.

Я была шокирована.

— Хорошо... ладно. Ты уверен?

Он кивнул:

— Я не думаю, что мы останемся вместе, если ты не готова к этому. Я не хочу предполагать, что это... нечто, что может быть совсем иным для тебя.

Я задумалась на пару минут. Осмотрелась вокруг, посмотрела сквозь раздвижные стеклянные двери во двор, где никогда не была. И поняла, что здесь для меня ничего не было. Если Трэ уедет, уеду и я.

— Хорошо, — сказала я. — Поехали. Поехали сейчас. Я соберу сумку, и мы можем ехать.

Он поехал в дом родителей на своей старой F-150, сумку он положил в багажник моей машины. На этот раз я пошла с ним, одетая несколько консервативно: в джинсах и не слишком открытой футболке. Я держала Трэ за руку, пока мы стояли в фойе дома его родителей, как, соответственно, и его отец. Его мать сидела на «ленивом» раскладном кресле, вышивала крестиком простой узор на полотне, натянутом на пяльцы. Она не подняла глаз, когда Трэ вошел, не поздоровалась с ним и сделала вид, что вовсе не заметила его присутствия.

— Что тебе нужно? — спросил отец Трэ. — И почему ты привел эту блудницу в мой дом?

Глаза Трэ сузились, челюсти сжались, а пальцы сформировали кулак. Прежде чем я смогла остановить его, он отпустил мою руку, сделал три больших шага и ударил отца громовым правым хуком. Пастор МакНэбб рухнул, упав на спину, а из его разбитого носа фонтаном полилась кровь.

— Она не блудница, папа, — сказал Трэ сквозь зубы. — И мы пришли попрощаться. Я уезжаю. Навсегда. Лучше так, чем думать, что ты когда-нибудь изменишь свое мнение обо мне и Шие.

Наконец, мать Трэ подняла взгляд, ее карие глаза округлились, руки замерли над вышиванием, а меж дрожащими пальцами застыла игла. Его отец все еще лежал на полу, пачкая кровью белую рубашку.

Трэ ждал, но никто из его родителей не сказал ни слова.

— Хорошо, ничего не говорите. Вы мои родители, и я люблю вас. По крайней мере, хочу любить. Но если вы так консервативны, что отречетесь от меня за это, даже не поговорив со мной или не зная ни черта о Шие... тогда, наверное, так тому и быть. Вы бы никогда не приняли меня, живи я не так, как решили вы.

Трэ развернулся и пошел к двери с непроницаемым и жестким лицом, взял меня за руку, и, не оборачиваясь, сказал:

— Что ж, прощайте. Надеюсь, это имеет для вас значение, потому что вы никогда не увидите меня снова.