Высадка в Нормандии

Паттон вылетел на встречу с Брэдли 17 августа, чтобы вместе разобраться в обстановке. Улетая, Паттон оставил штабу 3-й армии приказ атаковать в северном направлении с целью замкнуть кольцо окружения вокруг немецких войск. Возглавить операцию должен был Героу в том случае, если Паттон позвонит и произнесет кодовую фразу: «Меняйте коней». В 12:30 Паттон позвонил из штаба 12-й армейской группы и сказал: «Меняйте коней», после чего добавил, что, как только первоначальный рубеж будет взят, три дивизии должны двигаться дальше «оттуда». Начальник штаба армии спросил, что значит «оттуда».

«Еще один Дюнкерк», – пошутил Паттон. Это типичное для него бездумное замечание было сразу же подхвачено журналистами и раздуто до вымышленной фразы: «Дайте мне волю, и я сброшу англичашек в море». В действительности смена командования привела лишь к тому, что у немцев появились дополнительные сутки, чтобы вытащить из котла как можно больше людей и техники.

Так случилось, что в тот же день, 17 августа, слухи о вновь вспыхнувшем недовольстве Эйзенхауэра и Беделла Смита действиями Монтгомери дошли до Даунинг-стрит и Букингемского дворца. У сэра Алана Ласселса, личного секретаря короля Георга VI, состоялся долгий разговор с генералом Исмеем по прозвищу Мопс, военным советником Черчилля. Позднее Ласселс писал в дневнике: «Исмей оценивает американцев трезво и объективно: они сделали себе имя, и те дни, когда мы могли считать их новичками на полях сражений, прошли. Он даже сказал, что нам есть чему у них поучиться и что, возможно, наш подход к войне слишком академичен».

По мере приближения к Парижу напряженность возникла и в отношениях американцев с другим их союзником. После того как генерал Филипп Леклерк услышал, что 2-я танковая дивизия останется в Аржантане, пока остальные соединения 15-го корпуса будут продвигаться на Сену, он лично прибыл к Паттону, чтобы заявить свой протест. «Вошел чрезвычайно возбужденный Леклерк из французской 2-й танковой дивизии, – писал в дневнике Паттон. – Помимо прочего, он сказал, что, если ему не позволят двинуться на Париж, он подаст в отставку. Я ответил ему на самом лучшем французском, на какой только был способен, что он ведет себя как ребенок, что я не позволю командирам дивизий диктовать мне, где они будут драться, и что я в любом случае оставил его в самом опасном месте. Мы расстались друзьями».

Леклерк действительно ладил с Паттоном, но его совершенно не успокоили слова последнего. И у него, и у спешащего во Францию генерала де Голля вызывала тревогу вероятность того, что Брэдли может вообще обойти Париж. Оба боялись, что успехами Сопротивления воспользуются коммунисты. В случае же гражданского противостояния американцы практически со стопроцентной вероятностью ввели бы во Франции свое военное правительство, как того и хотел президент Рузвельт.

Глава 27 Бойня в Фалезском котле

Если для Паттона 16 августа было замечательным днем, то для Гитлера, по его собственным словам, «15 августа стало худшим днем жизни». Он убедил себя, что генерал-фельдмаршал фон Клюге ведет в Нормандии тайные переговоры с англо-американцами. «Гитлер подозревал, что фельдмаршал фон Клюге способен на такое предательство», – вспоминал генерал Варлимонт. Фюрер еще раньше начал подозревать, что Клюге принимал участие в июльском заговоре. Теперь он был твердо убежден, что во Вторую мировую удара в спину нужно было ожидать не от евреев и коммунистов, как произошло в 1918 г., а от аристократов в германском Генеральном штабе.

Во второй половине дня 14 августа Клюге покинул Рош-Гюйон. Ночь он провел на запасном КП 5-й танковой армии в маленьком замке городка Фонтен-л’Аббе, немного восточнее Берне. 15 августа, вскоре после того как наступил рассвет, Клюге отправился на запад к Фалезскому котлу, чтобы встретиться там с двумя командующими его армиями, генералами Хауссером и Эбербахом. Клюге ехал в своем «Фольксвагене-82» вместе с адъютантом обер-лейтенантом Тангерманном, а сопровождали его офицер-мотоциклист и автомобиль связистов.

Вскоре маленькую колонну заметили «Тайфуны» Королевских ВВС и на бреющем полете обстреляли машины конвоя. Огнем их пушек был уничтожен автомобиль связистов, сидевшие в нем солдаты тяжело ранены, один из них – смертельно. Истребителей-бомбардировщиков противника в небе было столько, что ехать дальше по дороге было слишком опасно. У Клюге, и без того испытывавшего сильное нервное напряжение, похоже, произошел нервный срыв. Его усадили отдохнуть под деревом. Можно строить лишь предположения о его психологическом состоянии на тот момент, но несомненно одно: генералу невозможно было примириться с тем, что отныне его имя будет навсегда связано с крахом германской армии на Западе. Обер-лейтенант даже считал, что Клюге нарочно отправился в район окружения, ища смерти от рук врага.