Высадка в Нормандии

Монтгомери пришлось изменить свои взгляды на характер боевых действий, хотя впоследствии он не любил говорить на эту тему. 10 июня он, в сопровождении командующего 2-й армией генерала Демпси, встретился с генералом Брэдли. Встреча произошла в поле близ Порт-ан-Бессена, где смыкались английские и американские секторы. Расстелив на капоте своего «хамбера» карту, Монтгомери изложил план дальнейших действий с учетом внесенных коррективов. Вместо того чтобы броситься на Кан очертя голову, он теперь рассчитывал взять город в клещи. 51-я шотландская дивизия и 4-я танковая бригада должны наступать в южном направлении с плацдарма восточнее реки Орн, имея задачей овладение населенным пунктом Каньи. Одновременно 7-я танковая дивизия, выдвинувшись дальше от берега, должна обойти город справа и овладеть Эвреси. Начало операции было запланировано на тот же день, 10 июня.

Самой проблематичной частью плана было десантирование в прилегающих к Эвреси районах 1-й воздушно-десантной дивизии, резерва Монтгомери, не покидавшего пока Англию. Это предложение натолкнулось на решительные возражения Главного маршала авиации Ли-Мэллори: он утверждал, что не вправе рисковать своими транспортными самолетами, осуществляя дневную выброску десанта, с учетом немецкой зенитной артиллерии в районе Кана. О выброске же десанта ночью тоже не могло идти речи: самолетам предстояло пройти над стоящими на якоре у берегов Нормандии кораблями союзников, а командование Королевских ВМС категорически отказалось распорядиться о временном прекращении огня по воздушным целям, поскольку именно в темное время суток наносило свои удары люфтваффе. Разъяренный Монтгомери написал начальнику штаба своей 21-й армейской группы Фредди де Гинганду, который находился с частью офицеров штаба в Англии, и в письме обругал Ли-Мэллори «трусливым педиком».

Этот план обхода Кана удивительно не вяжется с характером Монтгомери, которого обычно критиковали за чрезмерную медлительность в проведении боевых операций. Быть может, оказавшись в критической обстановке, он просто предложил то, что диктовалось обстоятельствами? Или же здесь был элемент, рассчитанный на публику: отвлечь внимание от того факта, что 2-я армия не сумела выполнить поставленную ей задачу?[149] На следующий день после встречи с Брэдли, 11 июня, он снова написал де Гинганду, что главная его цель в данный момент – «отвлечь немцев силами 2-й армии с тем, чтобы дать возможность [американской] 1-й армии расширить и углубить свой плацдарм». Эта весьма скромная оценка своих действий никак не соответствует его предыдущим воинственным публичным заявлениям. «Бездействие и настроенность на оборону – преступление для любого офицера, тем более для генерала, – заявил он на совещании командующих своими объединениями и соединениями за два месяца до вторжения. – Каждый офицер и каждый солдат должны стремиться в бой, азартом сражения должны гореть их глаза». Им предстоит «наступать западнее реки Орн и развивать успех в направлениях на юг и юго-восток, обеспечить захват и создание аэродромов, а также обеспечивать восточный фланг американской 1-й армии, когда та будет брать Шербур».

Беда в том, что Монтгомери – отчасти во имя укрепления боевого духа в войсках, а отчасти из-за своей непомерной гордыни – не в силах был признать, что его расчеты оказались ошибочными. Впоследствии он вызвал негодование и недоверие у своих американских коллег, когда стал утверждать, будто по-прежнему намерен пробиваться к Фалезу, одновременно настаивая на том, что с самого начала собирался оттянуть на себя основные силы немецких танковых дивизий, чтобы дать возможность американцам позднее совершить прорыв на их участке фронта. К последнему, как видно из его письма к де Гинганду, его принудила тяжелая обстановка, и незачем было расписывать это как свою заслугу.

Обстановка же эта сложилась, конечно, не по воле Монтгомери, а из-за того, что немцы бросили против англичан свои танковые дивизии. И Рундштедт, и Роммель видели главную угрозу именно во 2-й армии. Частично такая оценка объясняется тем, что англичан они считали более опытными бойцами (впоследствии они признали, что недооценили американцев), но также и тем, что их наступление в юго-восточном направлении, на Фалез, открывало перед силами вторжения возможность прорыва на Париж. Подобная катастрофа могла отрезать от главных сил все немецкие войска в Нормандии и Бретани. С подобной оценкой соглашался даже Гитлер, пусть для него важнее было значение Парижа как политического символа. Начальник разведки 21-й армейской группы назвал это навязчивое желание Гитлера удержать во что бы то ни стало за собой столицы иностранных государств «упрямством империалиста». С решением ОКВ «блокировать противнику все прямые пути наступления на Париж» не соглашался один только Гейр фон Швеппенбург, исходивший из того, что подобное «неудачное решение вынуждает нас держать самые боеспособные и подвижные соединения во втором эшелоне».