Она была увлечена мной, но я никак не мог разобраться, как женщина или как художница? И поскольку я понемногу осваивал азы соцмониторинга, то понимал, что даже если ответ: «Первое», — это ничего не значит. Расстояние могло быть обязательным условием, и
Для спецотдела СПМ это был ключевой контингент: подростки и юношество. Весь период гормональной перестройки организма — с зари до вступления во взрослую жизнь. И те взрослые, которые оставались в поле зрения, были из разряда «мы не справились». Причём не важно, к какому сектору или к какой станции относилось это «мы». «Не справились тогда, когда нужно было» — и приходилось разгребать последствия.
Каждый случай
Живопись была хорошей тренировкой — для тех, кто рисовал, конечно.
Для меня самым трудным было держать что-нибудь на весу или просто стоять с протянутой рукой. Никакая тренировка не выматывала так, как позирование!
Но дискомфорт физической усталости отходил на второй план по сравнению с жалостью, которой меня окатывали после окончания сеанса.
— Рэй, бедненький!
— Устал, конечно!
— Хочешь, я тебе массаж сделаю?
— А ему не вредно вот так?
— Ох, я рисовать не могла — всё думала, как ему трудно!
И так далее. Жалость плюс желание выказать мне заботу плюс стремление продемонстрировать другим, что жалко. И многое другое. И чем больше я зарывался в Соцмониторинг, тем меньше верил их словам. При том, что они были абсолютно искренними.
Модель, которую они воплощали на бумаге, становилась материальной. А значит, открытой для разного рода чувств. Которые я должен был терпеливо принимать, держа в уме тот факт, что Утенбаева просматривает записи — и выносит вердикт.
Вот это и значило:
Подбородок
— Вообрази, он же на самом деле думал, что его будут использовать как проститутку! — воскликнула доктор Утенбаева и расхохоталась.
Вильма Туччи вытирала салфеткой слёзы, не прекращая хихикать. Она несколько раз пыталась поднести чашку ко рту, но не выдерживала, и ставила горячий напиток обратно на стол, чтобы не расплескать. Тюльпаны, растущие из резной хрустальной вазочки, кивали в такт её движениям. Ну, очень весело!
— А что такое «проститутка»? — шёпотом спросил меня Дэн, тоже пришедший в гости, но только ко мне — в отличие от своей начальницы, которая, как и все спамеры, всегда держала в уме ещё полдюжины задач.
Я удивился этому вопросу, и решил пока не выяснять, почему он пришёл только сейчас и почему остальных не видно. Странно, что он не слышал раньше об этой профессии прошлого — он же спамер! Потом я догадался, что вряд ли его программа обучения включала историю сексуальных отношений. Это доступ полного курса, а не базового, как у Дэна. И не факт, что ему позволят расширять свою область знаний в этом направлении.
Вот если бы его специальностью стало Сексуальное Воспитание и Обучение (в просторечии именуемое «скво»), тогда он бы знал, что такое «проститутка». Как знала Эрис Утенбаева и её сотрудники. И я тоже. Но мои знания были получены по несколько иной схеме, включавшей пространные лекции, от которых краснели уши. По крайне мере, первое время.
— Это профессия прошлого, — объяснил я, пытаясь подобрать правильные слова — и не находя удобных аналогий. — Из докосмической.
— Что-то я такого не помню, — пробурчал он. — Мы же там копались, нет? Когда это было? С кем?
— Ни с кем. То есть… Это совсем другая тема. Совсем другая.
— Ясно… И что там? — не отставал он, чувствуя пристальный взгляд двух пар глаз.
Серо-зелёные Туччи и тёмно-карие Утенбаевой — одинаково безжалостные и страшно внимательные, не упускающие ни детали. Чтобы потом обдумать и сделать вывод, на котором будет основано некое решение, последствия которого мы ощутим на своей шкуре…
— Это профессия, связанная с сексом, — пробормотал я.
— Как спецотдел? — удивился он.
— Нет-нет, совсем другое.
— Рэй, объясни ему, не стесняйся! — Утенбаеву наш «разговор» веселил не меньше, чем воспоминания о моих первых днях среди скво. — Пусть знает!