Первой отреагировала, как ни странно (а может быть, вполне закономерно) Молли. После Ядвигиной выходки она «на всякий случай»
Молли так горячо принялась меня поздравлять, что поначалу я даже не понял, о чём она, и смутился, потому что ожидал перевода в космические мусорщики и уже мысленно прощался с Западным сектором и вообще с «Тильдой». В связи с чем, проводив Бидди на работу, решил поужинать в скромном местечке рядом с Инфоцентром, где всегда было пусто.
Никто не должен быть меня найти! Ну, я так думал.
— Рэй, я так рада за тебя! Так рада! Ты просто умничка! — Молли, нисколько ни стесняясь, подарила мне горячий поцелуй — хорошо, хоть в щёку!
— Ты — молодец! Ты всё правильно делаешь! Не слушай никого! — она вся сияла, и я не смог не улыбнуться в ответ.
— Делай то, что хочется! Живи! Хватит быть одному! — и она обняла меня с такой нежностью, как будто я совершил нечто героическое.
«Метит», — подумал я, терпеливо принимая её ласки. — «Показывает, что она мне не чужая».
Выговорившись, Молли, наконец, оставила меня — доедать и додумывать. Но в тот момент я плохо представлял, что надо делать, потому что был уверен: всё сделают за меня. И никакие мои пожелания не будут учитываться — кого волнуют планы андроида?
До полуночи я об этом размышлял, пялясь в потолок и жалея себя. Думал о Проф-Хоффе, Чарли, и о том, что значит моя деятельность на станции для тех, кто остался на «Дхавале». Думал о том, что произошло на «Тильде» в 194-м и о том, что могло произойти, если заговор действительно был. Много было мыслей… В результате проспал, поскольку альтер был выключен, а комнатный камилл решил, что если я поздно уснул, то нет необходимости зверствовать.
Я открыл глаза, когда завтрак уже кончился, и сразу подумал о Бидди. Мне её не хватало — вот, что я чувствовал. Я уже не мог выносить своё хроническое одиночество, тем более, что теперь я отлично знал, чем его заполнить.
Она уже должна была вернуться после смены. Вчера я нашёл её совершенно случайно, по наитию: у медблока. Может быть, и сегодня она там?
Но сначала дела.
Осторожно, как будто он мог укусить, я включил альтер. Вчера я небрежно засунул его в карман, когда шёл на ужин. И смотреть не стал, чтобы не испортить своё «воздушное» состояние.
Сообщения от камрада Кетаки — шесть штук. Висят в непрочитанном. Я проверил по времени. Последнее — уже после того, как Нортонсон нагрянул меня спасать. Мы как раз выходили из Биддиного блока после продолжительного спора о том, могу я с ней пройтись или всё-таки не надо.
Извинялась? Сердилась? Я не хотел читать. Сейчас. Может быть, когда-нибудь потом. И открыл самое последнее: от доктора Утенбаевой. Наверняка что-нибудь напутственное или дежурная благодарность за работу…
[Ты где? Ты здоров? Вчера погулял — хватит!]
Я трижды перечитал запись и даже проверил дату — вдруг случился глюк, и пришло что-то месячной давности? Нет: «10 августа 191 года». Сегодня.
Не успел я окончательно запутаться, как свалилось следующее:
[Не люблю, когда мои сотрудники опаздывают без предупреждений!]
«Сотрудники»?!
Сотрудники. Она подловила меня у входа в общий зал и увела к себе в кабинет: для инструктажа. У сотрудников секс-отдела — особенно тех, чья специализация предполагает анализ прямых чувств — есть определённые обязательства, отличающие их от обычных граждан. Почти как у Администрации. И поскольку Утенбаева была моим супервайзером…
— Ты уже знаешь, что все знают? — деловито поинтересовалась она.
— Все?
— Все-все. Это нормально, не делай такое лицо! — хмыкнула она. — Помнишь, я тебя предупреждала? И про сплетни тоже?
Я кивнул.
— Как на это будут реагировать — понимаешь?
— Ревность, — с готовностью объяснил я, как будто рассказывал вызубренный урок. — Обиды вследствие утраты мной независимого статуса. Переживание выбора, совершённого не в их пользу. Переоценка отношения ввиду подтверждённой сексуальности.
В её глазах прочиталось уважение.
— Молодец! И что собираешься делать?
— Помогать пережить опыт отказа в пользу другого человека. Во-первых. И, во-вторых, показать, как включаются собственнические мотивы. Вернее, помочь увидеть, что они у них есть.
— Только не переборщи! — одобрительно хмыкнула она — и я отправился работать.
Но объяснить легче, чем сделать — мне пришлось до вечера выслушивать сердитое сопение и принимать суровые, а то и презрительные взгляды. Пара четырнадцатилетних