Выше стен

Там, внизу, в обоих мирах, люди спят, устав от ежедневной будничной возни, проблем и борьбы за место под солнцем. Никто из них никогда не полетит на Луну, не повернет время вспять, не излечит мир от войн и болезней.

Мне не нужны их примитивные радости — я один. Одиночки сильнее. Потому что они ни от кого не зависят.

Прищурившись, пытаюсь разглядеть вдалеке дом, где жила Яна. Ее я мог слушать часами, раскрыв рот, — сердце бешено стучало, и мозги коротило. Я любил ее как ненормальный.

Последний школьный год прошел в сплошном сумасшедшем угаре: мы обжимались по углам прямо в коридорах гимназии, за что регулярно получали по башке от учителей и директора, убегали с уроков и трахались, пока родителей не было дома, ни на минуту не отлипали друг от друга и не видели никого вокруг. Пока все разом не рухнуло.

В глаза попадает дым, я моргаю.

Теперь она далеко: учится в престижном столичном вузе, а все, что осталось мне, — мониторить ее соцсеть и не спать ночами, сгорая от чистой ненависти к себе.

Кроны тополей шумят желтеющими листьями, вновь раздается собачий лай.

Я сдаюсь и перевожу взгляд на коттедж, притаившийся у подножья холма, — не самый шикарный, но в нем я рос и строил планы на будущее, засыпал под вопли и звон разбитой посуды, ни о чем не думал и был счастливым.

Боль снова режет по сердцу: в моем окне горит тусклый свет.

Эта мразь, ставшая объектом обожания и заботы папаши, там уже обустроилась, окончательно вышвырнув меня из моей собственной жизни.

Я задыхаюсь от обжигающей, словно сухой лед, ярости и вдруг чувствую одуряющую легкость принятого решения.

Лицо перекашивает улыбка: мир окончательно поехал или я — мне все равно.

…Я подыграю ей в дурацком споре.

Почему бы и нет?

А потом она пожалеет, что вообще посмотрела в мою сторону.

Свет в окне гаснет, надо мной разверзается космос — пустой и безжизненный. Он знает, что все мы разобщены и одиноки, что смысла не существует, и даже Солнце — источник жизни — окружает лишь кромешная тьма.

6 (Регина)

В открытое окно влетает легкий ветерок, солнце светит совсем по-летнему, блики и тени сплетаются в причудливые кружева на стенах просторной столовой.

Тяжко вздыхая, мама смотрит сквозь меня, но в ее глазах таится тихое осторожное счастье.

Опускаю лицо и разглядываю темно-бордовый отпечаток помады на краешке чашки. Я нервничаю до мелкой дрожи, азарт и ужас разгоняют пульс, мысль о том, что мне предстоит сегодня, оттесняет все другие мысли на задний план.

— Ну как? — Мама приходит в себя, кивает на мою опустевшую тарелку. — Съедобно, Регин?

— Обалденно! Ты — бог кулинарного искусства! — убеждаю со всей искренностью, и она прерывисто всхлипывает.

— Чем же Андрюша там будет питаться… Ресторанная еда и его гастрит совершенно несовместимы. Ох уж мне эти командировки!

— Он вернется через каких-то две недели! — напоминаю я, но взгляд напротив снова наполняет безотчетная тревога.

Еще бы: мы наконец стали семьей, но маме все еще приходится волноваться из-за рациона Андрея.

Меня тоже тошнит от волнения. За свою неугомонную задницу.

— Как спалось, ребенок? Обживаешься? Андрюша сказал, что мы можем переделать комнату Славика на твое усмотрение. До отъезда в клинику еще есть время. Предлагаю выбрать обои поярче, обновить шторы… Вчера на одном сайте я видела замечательную мебель! Как видишь, кухне и гостиной небольшой апгрейд пошел на пользу… — с надеждой предлагает мама, пытаясь за многословностью скрыть страх перед предстоящими одинокими вечерами, но ее идея отчего-то активно не нравится мне.

Память тревожит черный бархат неба с россыпями звезд, нависавший ночью над головой. С этой точки вселенной им любовались лишь две пары глаз — мои и неведомого мальчика Славы, и теперь мне кажется, что между нами неразрывная связь.

Пусть соблазн велик — у меня отродясь не было своего угла, но я не могу присвоить и переделать то, что все еще принадлежит ему.

— Мам, почему Андрей так поступает с сыном? — невпопад перебиваю я, вызывая у мамы замешательство.

— Видишь ли… У них непростые отношения. Парень болезненно отреагировал на расставание родителей и давно избегает общения. А в последнее время окончательно закрылся и совершенно не идет на контакт. Андрей не настаивает — дает ему право сделать выбор самому.

— Понятно, что ничего непонятно… — Я вылезаю из-за стола и картинно раскланиваюсь. — Спасибо, мам. Но меня и так все устраивает.

***

По мере приближения к колледжу мандраж усиливается и перерастает в легкую панику. Проехав три остановки, я выхожу на нужной и, высматривая номера домов и никуда не сворачивая, добираюсь до ржавого забора.

И тут же ловлю нехилый, выбивающий воздух удар промеж лопаток:

— Привет!

Резко оборачиваюсь — черная густая бровь Кэт нахально ползет вверх. Кое-кто ждет моей реакции.

Я примеряю самую подходящую к ситуации маску — ржу как лошадь и, размахнувшись, отвечаю тем же:

— Здорово!

Мы снова становимся «лучшими подругами» — Кэт тоже хохочет. Ненатурально и слишком заливисто, но со мной все так себя ведут.