Выше свободы

Любопытно, что другой сотрудник суворинского "Нового Времени" философ В.В. Розанов легче и быстрее принят был ныне в интеллектуальной и при-интеллектуальной среде. Его имя - на устах. Меньшиков же затушеван. Меньшикова не знают. Что так? Оба "нововременцы", оба - но по-разномупродолжили и развили "Дневник писателя" Ф.М. Достоевского как литературную форму. В своих "Последних листьях, 1916 год" постоянно рефлексирующий Розанов замечает (запись от 16 января): "Меня - нет. В сущности я только веяние". Это повторяется, как рефрен: "Я только тень около тебя, и никакой "сущности" в Розанове нет", "я для этого и отрекся с самого же начала от всякого образа мыслей"85. Отсюда и возникает, вероятно, особая самоотверженность разоблачения. Хотим мы того или не хотим, но такой образ мышления принадлежит все-таки декадансу, который, к слову сказать, на дух не переносил Михаил Осипович. Меньшикову в принципе чужды постоянные колебания интеллектуального импрессионизма: в его писаниях всегда проступает экспрессивный, динамичный и притом определенный образ мыслей, скажем так - образ высокого здравомыслия. Всегда присутствует личность автора, ее опыт, ее история. Острая память и непредвзятое зрение. Редкое соединение редких качеств (столь неудобное для всякого желающего запутать, замутить исторический ход вещей и вследствие этого раздражающее такого рода "мифотворцев").

Меньшиков очень точно улавливал сущность меняющегося реального. "Бытие вечно раздваивается, дифференцируется, и оно же вечно превращается в единство, интегрируется. В этой борьбе различений и отождествлений состоит вся реальная жизнь разума и бытия", - отмечал русский философ А.Ф. Лосев в своей работе "Самое само"86. Эти слова Лосева на ином философском уровне применимы и к меньшиковской методологии социального мышления, которое отнюдь не замкнуто в национальных пределах и не заворожено "родственным", хотя и предано ему.

"Жаль уходящего века - на нем лежала печать величия; жаль особенно потому, что в конце столетия уже чувствовалось некоторое увядание, упадок тона еще недавно столь нервного, непобедимого, - читаем у Меньшикова в "Кончине века". - Жизнь еще всюду кипит с бешеным одушевлением, но уже чувствуются признаки усталости; как будто первая свежесть духа исчерпана, как будто становится скучно жить на свете или, по крайней мере, безрадостно". В России всегда ощущалась недостаточность "качества жизни". В книге "Думы о счастье" (СПб., 1901) в разделе "Прогресс" Меньшиков замечает: "Основы нынешней цивилизации продолжают быть языческими, как бы ни развивались и ни украшались гением человека. Цивилизация эта похожа на допотопную телегу на каменных колесах, покрытую роскошными инкрустациями: колесница драгоценна, в нее вложена бездна искусства, а ехать в ней мученье". Сейчас, в конце XX века, общая атмосфера безрадостности еще более сгустилась, не "дышит почва", и судьба грозит новыми бедствиями.

Меньшиков ошибается, когда пишет, что "пытливость науки" померкла в конце XIX века и что "не слышно о новых, действительно великих открытиях, делающих эпоху". Научно-технические открытия XX века, их технологическое воплощение совершили переворот в жизни человечества, привели к резкому изменению нашего сознания, создали практически новую цивилизацию. Но писатель-публицист трижды прав, когда говорит: "Есть грустное предчувствие, что наш уходящий век уносит с собою надолго молодость нашей расы и что гений ее, вспыхнувший всеми цветами и красками, может отцвесть... Двадцатый век, на который мечтатели возлагают столько надежд, может быть, принесет нам одни разочарования... Глубокое заблуждение думать, что цивилизация гибнет от причин внешних... Завоеватели мира, наследники цивилизации задолго до варваров пали ниже всякого варварства... А отчего собственно падает дух народный - до полного растления - это вопрос в корне своем мистический". Это написано в декабре 1900 года, то есть задолго до "Заката Европы" Освальда Шпенглера, знаменитой книги, вышедшей в 1918 году и потрясшей своими откровениями весь европейский мир. (Именно в 1918 году М.О. Меньшиков был расстрелян, в результате "внутреннего нашествия каких-то грубых сил", предсказанных им.)