Выше жизни

Наступало то, что должно было наступить. Все приходит так быстро, кроме счастья! Он должен был снова увидеть Годеливу, но, конечно, сильно изменившуюся, столь непохожую на прежний образ, под головным убором, скрывавшим ее волосы.

Предполагая, что он мог бы узнать ее, и что она увидела бы его, — как вернуть ее к себе, оторвать от желания каяться, освободить от Креста, раскрывающего тоже свои объятия?

Жорис больше не надеялся, сознавая, что приехал сюда только для того, чтобы убедиться в неисправимом.

Золотой возглас разнесся по воздуху; небольшой ропот поднялся в толпе. Процессия приближалась.

Герольды в средневековых костюмах, куртках и шапках дули в резкие трубы. Сейчас же показались ангелы, как милостивое видение, в розовых и голубых одеждах, с развернутыми крыльями. Затем девочки, в скромных прическах, несли надписи, различные атрибуты. Сцены из Ветхого Завета сменяли одна другую: жертвоприношение Авраама, Моисей в пустыне, восемь пророков, Давид и три его наказания: воина, чума, голод, за которыми следовало его Раскаяние.

Кающиеся грешники, исполнявшие эти роли, относились к ним сознательно и с горячностью. Это не были наемные актеры, но члены Общины, люди, отличавшиеся верою и рвением, согласившиеся, ради прощения своих грехов и восхваления Церкви, стать участниками вековой процессии. Костюмы были дикие и пестро разукрашенные. Длинные искусственные бороды обрамляли их лица, обезображенные грубою краскою.

Главное отличие этой процессии в Вэрнэ состоит в том, что действующие лица не только проходят, но и говорят. Здесь мы имеем дело не только с костюмированной процессией, живыми картинами, молчаливой мистерией. Это — подлинная священная драма, которая разыгрывается, менее театральная, чем истинная, — целая реальная пантомима, бурная и искренняя декламация. Пророки проходят и действительно возвещают будущее. Ангелы отличаются настоящими бестелесными голосами, призывающими или поющими, до такой степени нерешительными, волнообразными, как свитки… Иллюзия была полная!

Когда приблизились пастухи и волхвы, они, действительно, шествовали к яслям; убежденные, они говорили громко, вопрошали, завязывали беседы, спорили, сообразно уцелевшему с незапамятных времен тексту, составленному каким-то духовным лицом и произносимому ими наизусть.

Воздух наполнился их голосами и возгласами, всею этою суровою мелопеею, состоявшею из фламандских александрийских стихов, еще более носивших гортанный характер от того, что их произносил народ. В сцене «Иисус среди Учителей» декламация стала звучной и правдивой. Двенадцать учителей, стариков с седыми бородами, мрачными лицами, волновались, жестикулировали, кричали. Характер каждого определялся, отличался от других. Третий учитель казался беспокойным, но также — склонным к примирении. Он говорил напыщенно:

Молитва Иуды не может быть услышана, пока не придет тот, кто должен прийти.

Второй говорил с гордостью:

И кто увидит когда-либо то, чего я не вижу? Кто, кроме меня, ищет истины?

Разносились другие возгласы. Стихи развертывались, сталкивались. Голоса смешивались. Это был ропот патетического спора, вскоре переходившего в диспут. Все говорили с неровными движениями, увлекаясь. Вдруг заговорил Христос, нежный отрок, одетый в холщовую тунику, со светлыми волосами, как хлеба во Фландрии:

Бог дает вам возможность слышать, а вы остаетесь глухи. Чему учат Давид и Исайя? Хвала Богу исцеляет сердца, истекающие кровью!

Еще долго был слышен молодой голос. Учителя отвечали, отрицали, выставляли аргументы, объявляли свое знание дарованным свыше и непогрешимым. Христос продолжал. Он уже прошел, но юный голос еще чередовался с густыми басами учителей, смешиваясь с ними, как слабый приток.

В перерывах среди групп действующих лиц показались на руках у несущих или на колесницах скульптурные и деревянные изображения, неискусно разрисованные, представлявшие ясли и какой-нибудь эпизод из жизни Иисуса Христа! Варварские произведения! Они были вымазаны слишком яркими красками, причем красный цвет походил на кровь. Можно было бы подумать, что сама толпа создала эти образы с наивной, но чудесной верой, как будто они были вырезаны из древа Креста.

Жорис слушал, смотрел на странную процессию, которая создавала такое необыкновенное удаление в глубь веков, уничтожала всякое воспоминание о настоящем и об его современной подлинности, делала Жориса современником великих столетий веры.