Вышедший из ночи (СИ)

Но богиня кошмаров и забытья не подумала о том, что любовь способна не только победить смерть, но и развеять любую тьму…

Карнэ полюбила воина и возненавидела за то, что он простой смертный. Но даже её ненависть к человеческому роду меркла пред любовью…

Вскоре у Карнэ родился сын. Воплощением чего он являлся? Богиня кошмаров считала, что магии.

Дрогнули тайные силы, нарушилось равновесие мира. Рождение этого ребёнка ослабило грань меж людьми и древними силами.

Благодаря сыну, Карнэ могла собрать армию тьмы: порождений магии, проклятых людей, духов, готовых пойти за ней, и неважно, что тогда их назовут демонами. Карнэ не нарушит закон, который гласил: «высшие силы могут помогать и направлять людей, но не решать их судьбы», ведь судьбы людские будет решать её сын, не она. А какие законы могут действовать на воплощение магии?

Осталось вырастить его, направить, подсказать, подарить власть и армию. Но Смерть и на этот раз вмешалась. Появилась она пред воином, жизнь которого некогда сохранила, и вспомнил её человек, и замертво пал он к её ногам. Бросилась к нему Карнэ, желая отправиться за ним за грань и вернуть назад. И Смерти удалось запереть тёмную деву глубоко в бездне, вместе с душой воина, которой пожертвовала ради предотвращения великой войны.

Отныне воин вынужден сотни лет блуждать в одиночестве по тёмным лабиринтам, пока не отыщет светлый путь, ведущий к вечной свободе. А Карнэ, заточённая во тьме, была способна лишь проклинать Смерть и являться во снах своему сыну, надеясь, что он исполнит её давнюю волю и будет властвовать над людьми.

Сыну Карнэ на тот момент было пять лет. Смерть нашла для него девушку, готовую заботиться о нём, но после этого ещё три года следила за ним, так как родного себе по крови мальчика Смерть полюбила как собственного сына.

Затем Смерть ушла, не могла она постоянно разрываться меж двумя гранями мира, не имела право быть с кем-то настолько долго, ведь спутником её было одиночество, а обязанностями — блуждание по бесконечной дороге, сворачивая по пути, чтобы лично забрать погибших и провести их за грань.

Время отвело Смерть от сына тьмы. Решать его судьбу она не имела права, закон никто не отменял.

И порой Смерть, вспоминая воина и своего названного сына, когда во взгляде её появлялась печаль, лишь тихо шептала им обоим слова, которые они не услышат:

Небо смутилось закатом, но мне легче иль хуже не стало. Оно зарумянилось алым, а я побелела внезапно.

Опавшие листья давно почернели в промёрзлой земле. Мне осень запомнилась алыми пятнами крови, на фоне чернеющих веток несчастных деревьев, ещё не готовых к зиме.

Мой город простыл, опустели дороги, а окна в домах загораются рано.

Мне время лишь строит дороги, ведёт по утоптанным тропам заката.

Для меня все времена — вечная осень. И всё, куда ступает моя нога, не что иное, как существование бытия.

Знаешь же, смерти нет для меня, но отныне я не проживу и дня.

Мне бы обнять тебя, да только вместо рук, два жёстких крыла.

Мне бы взглянуть в твои озорные глаза, да только они мертвы.

Мне бы быть рядом с тобой, да только ты тайной ушёл тропой.

А знаешь, ты иди, я буду сторожить твой священный покой.

Спи, моя жизнь, и я засыпаю, я иду в вечный сон, за тобой.

За тобой. За тобой…

Пролог

Каменные замшелые стены и потолок, затянутый чёрной от копоти паутиной. Окна не было, тьму разгоняла только толстая свеча на стене. Деревянная, тяжёлая, обитая железом дверь, за которой была ещё одна, решётчатая, запиралась на два засова и замок. Пол был из утоптанного песка и грязи, что впитала в себя кровь, потемнела от неё и даже запах приобрела тяжёлый, тошнотворный и затхлый. Но Офелия знала, что и под толщей утрамбованной земли лежат каменные плиты.

Цепи, на которых уже несколько часов висела девушка, время от времени позвякивали, и это был единственный звук в камере, не считая тяжёлого, хриплого дыхания пленницы. Офелия старалась не шевелиться. Уж лучше терпеть оглушающую тишину и недвижимость, от которой ломит тело, чем ощущать, как даже из-за малых движений кандалы глубже врезаются в её израненные запястья.

С плеч девушки спадали спутанные, выпачканные светло-серые длинные волосы, которые некогда блестели на солнце и идеально-прямыми прядями развевались на ветру. Побледневшие, потрескавшиеся тонкие губы были чуть разомкнуты, из них вырывались клубочки пара от прерывистого дыхания, а с уголка рта до круглого, аккуратного подбородка тянулся засохший ручеёк крови. Большие, светлые, матово-серые глаза с поволокой смотрели вниз. Офелия рассматривала свои босые ноги, их окровавленные, посиневшие от пыток пальцы едва доставали до пола. Из-за того, что девушка висела на цепях, в спине у неё что-то защемило и дышать стало труднее. Грязные серые тряпки в бурых тёмных пятнах, едва прикрывали истерзанное, избитое тело пленницы, которое больше не было безупречным: из-под побледневшей, изрезанной, изуродованной шрамами и свежими рубцами кожи выпирали рёбра. Офелия истощена, ослаблена, кровоподтёки стали ей привычным одеянием.