«У одного возникла идея, он тут же ринулся куда-то, даже не озвучив её, а второй, не прося объяснений, бросился за ним. И я вынуждена идти с ними… Весело», — подумала она, впрочем, внешне ничем не выразив своих мыслей. Скери, разве что, выглядела удивлённой.
Глава одиннадцатая
Она шла беззвучно, дыхание её было единственным, что слышалось в этом коридоре. Она, чтобы удержаться на ногах, опиралась о стену, холодную, шершавую, чуть влажную каменную стену. Офелия видела свои руки, худые, израненные пальцы, бледную, посеревшую кожу, потрескавшуюся от холода и обезвоживания. Голова у ведьмы кружилась, сейчас она острее чувствовала, как слаба и измучена. А выход был так близок, ещё несколько шагов и она на свободе! Офелия не помнила, как ей удалось сбежать из камеры, да это и не важно! Ещё немного, ещё чуть-чуть, и она свободна.
Силы стремительно покидали её тело, пыльный пол становился всё ближе, Офелия поняла, что падает.
Она отдышалась, поднялась с разбитых в кровь колен и, держась о стену, пошла дальше.
Дверь, ведущая к выходу, не становилась ближе… Стена обжигала ладонь холодом. Ведьма перевела затуманенный взгляд на руку и увидела, что её пальцы утопают в густой тьме.
Надежда и пьянящая радость свободы растворилась в осознание нереальности происходящего.
— Зачем вы мучаете меня?! — злость, лютая ведьминская злость поднялась к её горлу, но в голосе прозвучали слёзы.
Мелодичный смех прошёл по коридору, заполняя вместе с тьмой всё пространство.
— Карнэ, я прошу вас о милости! Разве я не заслуживаю вашего покровительства? Я вырастила вашего сына, заботилась о нём, как о родном, почему я должна страдать?
«Как о родном? Как смеешь ты родниться с нами? Жалкая ведьма. Жалкая…» — этот голос шёл из ниоткуда и холодом пронизывал Офелию до костей.
Вдруг картинка переменилась, и вот ведьма стоит на мягкой тёплой траве, а яркие, слепящие глаза лучи солнца заливают всё вокруг и приятно греют ей лицо. Впереди на холме деревянная, потемневшая от старости хижина. Деревья и травы шумели под ласковым ветром. И никого вокруг, ничего больше, ни людей, ни домов, только лес вдали, только холмы и травы, ветер, солнце и пчёлы, гул которых сотрясал пряный воздух.
— О, небеса… — выдохнула Офелия и, закрыв руками лицо, опустилась на колени. Сквозь её худенькие пальцы текли слёзы. — О, небеса… я дома!
И вдруг, совсем рядом с ней, прозвучал детский девичий голосок:
— Мама! Мама, я дома! Я здесь! — Офелия открыла глаза и увидела, как мимо неё пробегает она сама, только маленькая.
Да, ведьма узнала этот день, вспомнила, и вместо радости с невероятной тоской по дому, её охватил ужас.
— Прошу, Карнэ, не надо, заберите меня отсюда, я не хочу вновь видеть это! — взмолилась она, а между тем маленькая девочка бежала в дом.
И вот Офелия оказалась внутри хижины. На дубовом столе стояла плетёная корзинка с выпечкой, пахло яблоками и корицей. Связки трав и сухих букетов цветов, подвешенные под потолком, заколыхались от ветра, ворвавшегося в комнату, когда за девочкой захлопнулась дверь.
— Где ты была? — пожилая женщина поднялась из погреба, находившегося под полом.
Она была худа и невысока. Один её глаз был незряч и казался совсем белым, а другой всё ещё сиял чистой голубизной. В её дымчато-серых распушенных волосах блестела седина, на лице тоненькой паутиной расползлись морщинки, и некогда вздёрнутый носик заострился, а щёки впали, но на них всё равно горел румянец.
Женщина казалась хрупкой, и в то же время в ней ощущалась некая сила, необъяснимая и прекрасная, которая красила её, несмотря на внушительный возраст.
— Ходила в город! — девочка бросилась в объятия матери и улыбнулась, когда та поцеловала её в макушку.
— Карнэ, — шепнула Офелия, — прошу вас…
«Счастливые воспоминания иногда могут приносить невыносимую боль, знаю… Когда понимаешь, что это прошло, этого не вернуть. И даже ничего не осталось тебе от тех немногих прекрасных дней, кроме воспоминаний, порой хочется и вовсе не думать о прошлом, пусть и счастливом. Тем более, если знаешь, что счастье прервалось из-за тебя».
Офелия увидела, что рядом с её матерью появилась прекрасная женщина с вьющимися волосами. Карнэ, казалось, была высечена из мрамора. По её чёрному, будто сотканному из дыма платью, блистали чёрные камни, а в синем взгляде горело пламя звёзд, холодное и острое. Никогда Офелия так ясно не видела богиню кошмаров.
— Мама, я на рынке была, и нашла щенка! Пушистый такой, маленький, у него уши длинные, и висят они так забавно! — смеялась девочка, помогая матери выносить с погреба какие-то баночки.
— Если хочешь, можешь забрать его, — предложила она дочери.
Офелия наблюдала за ними, и ей то казалось, что она видит всё со стороны, то что она на самом деле вновь очутилась в прошлом и сейчас, маленькой девочкой, стоит перед матерью.
«Тебе больно смотреть на это простое счастье… — задумчиво протянула Карнэ, — хорошо, я могу сделать так, — в её руке оказался нож, — и радость здесь прекратится».