«Добро пожаловать в мир “Звездных войн” — сказал он, манипулируя тумблерами на консоли своего встроенного пульта управления, где многочисленные экраны высвечивали цены, раскрашенные в разные цвета. Экраны нижнего ряда были разделены на 20 секций, в каждой из которых можно было увидеть рабочее место аналитика или трейдера. Питер показал нам, что он может общаться непосредственно с любым из своих сотрудников или вывести его изображение на большой экран. Он говорил быстро и эмоционально. «Они не могут ускользнуть от моего внимания и не могут видеть меня, если я этого не пожелаю. Я уволил одного бездельника, который в рабочее время несколько раз поковырял в своем носу. Дисциплина и контроль — вот рычаги управления этим бизнесом».
Зазвонил телефон. Мы могли слышать обрывки разговора, который, как мне показалось, касался чьей-то жены. Питер резко бросил трубку. «Эти корпоративные недоучки пытаются блокироваться со мной, они бы лучше готовились к отправке на войну! — закричал он. — Мои парни могут накопать для меня любую информацию, и я ей воспользуюсь. Жена председателя дурачится с теннисистом, — продолжил он с отвращением, — и теперь они думают, что могут избежать неприятностей, если коронуют меня. Что за этим стоит? Гарвардско-Йельские игры? Тот слизняк не посмеет даже показаться на Августе1, если я приму меры».
Казалось, инвестиционному банкиру очень понравились слова хозяина кабинета, несмотря на то что сам он, насколько я знал, был выпускником как раз Йельского университета. «Проучите их, Питер. Именно это делает Вас великим. Как они могут называть Ваш фонд стервятником, который ничего не производит, когда Вы занимаетесь таким креативом? Крупные компании не должны управляться клоунами, жены которых западают на парней в коротких штанах. Вы — олицетворение рыночной экономики, Вы находитесь на переднем краю преобразований к лучшему природы капитализма и всей Америки».
Питер кивал и смотрел на меня. «Теперь скажите мне, чем вы занимаетесь? Чего вы хотите?»
Я начал сокращенную версию своего обычного рассказа о фонде Traxis, но он резко оборвал меня.
— Сколько позиций вы обычно имеете в своем портфеле?
— Где-нибудь между 20 и 25. Мы используем левередж, поэтому хотим иметь некоторую диверсификацию.
— Я не верю в диверсификацию. Я не люблю разные сорта вин одинаково, так почему я должен применять уравниловку для своего
Гшаб. Мучительные гастроли. Кровь, пот, мытарства и слезы
инвестиционного портфеля? Нужно любить собственные позиции К открывать их с использованием кредитного рычага, иначе вагш работа — это всего лишь тренировка. Все дело в борьбе жадности против страха, а управление рисками — пустая трата энергии.
Я отвечал невразумительно. Он продолжал: «Мой хозяин — мой хошелек! И вам лучше в это поверить! Продается все, кроме мои> детей и, возможно, моей жены. Я — инвестиционный нимфоман Выигрывает тот, кто имеет больше денег на день своей смерти. Не при этом я хочу принести пользу миру. С учетом той суммы денег что я жертвую, именно я должен быть опекуном Музея естествознания и Фонда Форда, а не те жмоты, что сидят в их правлениях».
Он пристально посмотрел на меня. «Знаете ли вы, сколько денег я жертвую благотворительным религиозным обществам на финансирование обучения черных детей, на исследования реинкарнации? Пресса никогда не пишет об этом. Они болтают только о том, сколько людей я убиваю, когда скупаю компании. Это — заговор». Внезапно его настроение изменилось. «Но мне нужно работать. Спасибо за то: что посетили меня. Удачи!» Телефон снова зазвонил.
«Исследования реинкарнации, — с отвращением произнес инвестиционный банкир, когда мы ожидали лифт. — Вероятно, он интересуется этим, чтобы узнать, как ему в следующей жизни воспользоваться своими нынешними деньгами. Удачи».
В том, что сегодня каждый желал мне удачи, было что-то зловещее.
Гастроли в режиме нон-стоп: от надежд к апатии, скепсису и враждебности