Вышел хеджер из тумана

1 июня 1965 года мы с Диком Рэдклиффом сформировали свой хедж-фонд Fairfield Partners с капиталом в 9,7 млн долл., из которых 200 тыс. долл. составляли мои собственные деньги. Индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний закрылся 30 мая 1965 года на отметке в 912 пунктов. Шестнадцать лет спустя он оказался на том же самом уровне, так что предупреждение моего отца можно было считать предвидением. К 1981 году Доу, приведенный в соответствие с инфляцией, потерял более половины своей величины по отношению к уровню 1965 года, даже если учесть выплаченные за это время дивиденды. Так или иначе, 1 июня 1965 года мы с Рэдклиффом составили список акций для открытия «длинных» и «коротких» позиций и сразу же разместили весь наш новый капитал. Мы считали, что действовать немедленно — самая верная стратегия. Я до сих пор уверен, что этот метод управления новыми деньгами — правильный, но в тот день на завтраке в Вашингтоне Уильям МакЧесни Мартин, уважаемый председатель Федеральной резервной системы, выступил с мрачной предупреждающей речью о тревожном сходстве текущей ситуации (1965) стой, что сложилась летом 1929 года.

Тогда рынок отреагировал так же, как сделал бы это и сейчас. Данный комментарий спровоцировал свирепую распродажу акций. Доу упал на 45 пунктов, и мы в один день потеряли 5 %. В течение июня, первого месяца существования нашего фонда, мы потеряли 6,3 %, в то время как индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний снизился на 4,7 %. В течение месяца наши «лонги» подешевели на 6,7 %, а наши «шорты» принесли нам только 0,45 %. Наши инвесторы звонили и задавали неприятные вопросы, и некоторые из них интересовались условиями досрочного выхода из фонда. В точке своего максимального падения 20 июня мы потеряли уже 10 %, и я был уверен, что совершенно непригоден для этой работы. Как после такого провала я мог рассчитывать на продолжение карьеры в инвестиционном бизнесе?

Но в итоге мы закончили свой первый год с прибылью более 55 % при том, что Доу поднялся лишь на 3,6 %. Американский рынок в тот год был очень разборчив. Мы «шортили» акции ритейлеров, химических, алюминиевых и прочих компаний из отраслей тяжелой промышленности, которые торговались при превышении цены над доходом в 25-30 раз, и открывали «длинные» позиции по растущим акциям технологических компаний среднего размера. Инвестиционные боги благоволили нам, и наши «шорты» понизились, а «лонги» выросли в цене. В следующие три года мы продолжали преуспевать, и к 1 июня 1969 года наш портфель потяжелел более чем на 200 % при увеличении индекса Доу-Джонса за тот же период всего на 4,7 %. Инвестор, который вложил в наш фонд 200 тыс. долл. 1 июня

1965 года, имел теперь уже 543 тыс. долл. после вычета нашего вознаграждения. Наш капитал дорос до фантастической для того времени величины — 50 млн долл. Мы считали себя гениями. Рэдклифф купил большую яхту, у нас появился третий партнер — Джон Мортон, а я снес свой старый дом и начал строить новый, намного больший по размеру.

Затем началось «наводнение». К началу 1970 года американский фондовый рынок стал очень спекулятивным. Он характеризовался широким применением технического анализа, компьютерного моделирования и растущими акциями новой эры, торгующимися на астрономических уровнях. Хеджевые фонды плодились и процветали. Продавцы и трейдеры, о которых никто никогда не слышал, легко собирали деньги для своих фондов, поскольку частные инвестиции были в большой моде. В конце зимы 1970 года «медвежий» рынок нанес разрушительные удары, сконцентрированные на спекулятивных растущих акциях, которые взлетели в 1968 и 1969 годах. Мы держали «длинные» позиции в лучших акциях новой эры и «короткие» в худших, плюс мы «зашортили» некоторые выросшие «голубые фишки», известные как Nifty Fifty, которые мы считали слишком переоцененными. К маю 1970 года купленные нами новые акции упали, а то «барахло», которое мы продали «в шорт», необъяснимым образом существенно выросло.