Вышибая двери

Однако Иримас светился от счастья — он-то уже расцеловался с плачущей сестрой и попрощался со свободой. А деньги… «Макс, что такое дэнги? Солнышка свэтит!»

Вот так судиться в Германии… Разбитый стакан и две минуты понтов обошлись в стоимость автомобиля. Но на турка это произвело меньшее впечатление, чем на публику. «Солнышка свэтит!» — вот что главное.

* * *

На днях Ян торжественно выдал мне особую платежную карту танцхауса. Это приват-карта, с ней можно приходить в танцхаус в любое время, пить «Маргариты» бочками, швыряться жареными колбасками — и все это будет бесплатно. Такая же есть только у троих в администрации: у самого Яна, его жены и его зама. Все не злоупотребляют…

Ян — наивный. На его счастье, коктейли я не пью. А вот пиво… Что я сделаю в сегодняшний выходной? Пра-а-авильно!.. Да нет, конечно. Я и к другу моему, владельцу ночного клуба байкеру Тиму после введения меня в круг избранных халявщиков стал приходить не чаще раза в месяц.

Испортили мне весь кайф еженедельных клубных посиделок. Одно бодрит. Когда я стану старый и потеряю принципы, а заодно и совесть, буду сперва заходить в танцхаус, нагружаться разливным «Лёвенбрау» по самое не хочу и заначивать себе связку жареных колбасок. Потом, насмотревшись на дискотечных девок, пойду к старому приятелю Тиму и догонюсь там дрожжевым пивом с банановым соком и виски с содовой. И, надышавшись родной атмосферой, закончу вечер в уютном домике у Али, среди веселых девочек, которые сейчас даже еще не родились, но к тому времени они народятся, обязательно народятся… куда ж без них…

Внуки Яна будут уважительно качать головами и шептаться, когда я появлюсь в дверях танцхауса, отечески бурча на лопуха — секьюрити: «Вот в наше время тебя бы, разгильдяя…» Седая Ребекка в клубе у Тима всплакнет за кружкой о том, как когда-то была тоненькой и жгуче красивой, а теперь — шайзе! — все висит… Будут хохотать два старика, я и Али, над тем, как один выпирал другого из дискотеки, а другой был дурак и не ходил по проституткам — чего выпендривался?.. Эх, молодость… А утром я, невинно и беспробудно выспавшись возле грешной красотки (чему она, несомненно, будет рада), сделаю брови домиком: «Ну что ж… время гусару Олсуфьеву гулять, а время и спатеньки ходить…»

Так зачем мне пенсия? Я буду ее жертвовать на благотворительные цели.

Чтобы оправдать такую грешную старость.

* * *

Два года назад я влюбился. Неожиданно и безнадежно. Я не имел никаких шансов. Не потому, что не нравился. Просто ей было шестнадцать лет.

Для меня женщина как потенциальная возлюбленная существует в возрастном отрезке от восемнадцати до тридцати пяти. Возможны некоторые осторожные шаги в сторону увеличения цифры, но никак не уменьшения. Девчонки шестнадцати-семнадцати лет для меня именно девчонки. Тех, кто реагирует на еще более молоденьких, я бы собственноручно по стенке размазал. А тут…

Мне было тридцать два. Я тогда солировал в Кобленцском хоре, и она пела там же. Наверное, я ей нравился. Было заметно, что между нами пробегает искорка, и руководитель хора предупредил: «Максим, ты за нее сядешь». Старый козел. Он, а не я. Потому что я даже мысли о сексе не допускал. Она появлялась сама по себе. А я ее снова не допускал. И было тяжело.

Может, и глупость, конечно. Все могло бы быть как по нотам, закружил бы голову (много ли соплюшке надо?), в свое удовольствие сделал женщиной, и нет меня. И лети, девица, кувырком с романтических небес на твердую землю. Но при всей своей аморальности я все-таки не мог поиграться и оставить девчонку разочарованной в ее первом чувстве. Это женщине созревшей может доставить радость секс сам по себе, без воздушных дворцов и сказочных принцев. Впрочем, и им это нужно. А уж семнадцатилетние девочки не столько секса ищут, сколько ритуальных плясок.

Не люблю типов, которые не могут или не хотят в подобных случаях сказать себе «нет». Не из каких-то моральных соображений, а на физиологическом уровне не переношу похотливых зверьков. Контраргументов можно привести сколько угодно, от «сделает кто-то другой» до «ты не мужик». Вот пусть «кто-то» это и делает. И да, я «не мужик».

…Сегодня случайно увидел ее на улице. Стояла на остановке с каким-то приятного вида парнишкой лет восемнадцати. Как я и предполагал, за эти два года она стала женственнее, мягче. По тому, как она улыбается, как свободно и легко отбрасывает со лба каштановые волосы, я понял, что все у них серьезно. Инстинктивно притормозил и поднял забрало каски. Она помахала рукой. Я показал на ее парня и поднял большой палец. Они засмеялись, и парень по-подростковому угловато закивал мне. Они немного замялись: подойти, не подойти? На оживленном перекрестке кругом ревели машины. Руль дернулся в моих руках. Еще немного — и я выскочил бы к ней на тротуар.

А… зачем? В груди слегка щемило. Ну и пусть. Ну и ладно. Так и должно быть. Я махнул им рукой и прибавил газ.

* * *

Все, что я делаю, — для тебя. Для тебя живу, дышу, чувствую, думая о тебе, улыбаюсь, грущу только о тебе.