Вышки в степи

Создается впечатление, что в этой уголовной иерархии, как в зеркальном отражении, в перевернутом виде, в искаженном свете, но все же повторяется официальная иерархия административной части лагерного общества. Как отклик: на силу — сила, на лестницу — лестница, на систему система. Карикатура — и какая обидная!

5. Школа террора

Итак, две власти. Которую боятся больше? Ту, которая бьет сильнее.

Администрация ограничена в своих наказаниях правом и формальностями. Выход за эти рамки возможен, но сопряжен с опасностью: самоубийство, произвол наказуемы, могут подпортить карьеру. Главвор такими рамками не стеснен. Никакие наказания, налагаемые администрацией (штраф, лишение переписки и передач, ПКТ и тому подобное), не могут сравниться по силе с наказаниями за проступки против воровской власти и воровского «закона».

Существует целая шкала наказаний. За мелкие нарушения воровского порядка двое-трое «бойцов» по мановению главвора тут же на месте быстро и точно избивают нарушителя. Молча. Слышны только возгласы: «Руки!» (заслоняться руками нельзя). После экзекуции дня 2–3 придется отлеживаться. Это первая мера наказания. Она обозначается простым и нецензурным глаголом (скажем, «отъездить»).

Наказания за более серьезные проступки производят ночью в общественной уборной — «на дальняке». За проступки лишь немного более тяжелые полагается «тубарь», «тубаретка»: бьют табуреткой, стараясь угодить по черепу, пока не разломается то или другое. Обычно ломается табуретка: качество работы плохое, древесина подгнившая. Но и черепу достается: сотрясение мозга, правда, вылечивается быстро — аномалии психические могут остаться надолго.

Еще тяжелее, если решат «опустить почки»: нарушителя держат за руки и бьют ногами по пояснице, пока не начнет мочиться кровью. Следствие этого наказания — пожизненная инвалидность. Могут счесть, что и этого недостаточно, что нарушителя надо «заглушить» — набрасываются на него скопом, валят на пол и топчут до потери сознания и человеческого облика, оставив на полу нечто истерзанное и кровоточащее, с множественными переломами, с пробитым черепом, с разрывами внутренних органов. Может и умереть, конечно, но как цель это не стояло. Помер, «откинул копыта» значит, слабак, не выдержал. Если добиваются смерти, то приговор звучит не «заглушить», а «замочить». Этот приговор в каждой зоне приводят в исполнение по своему. Говорят, что где-то на Севере запихивают приговоренного в тумбочку и выбрасывают с верхнего этажа. Не знаю, как они могут это осуществить: ведь на окнах — решетки. У нас просто инсценировали самоубийство: повесился. Сам. Утром придете, а он уже висит.

Но и это не самое тяжелое наказание — ведь тут смерть мгновенная, без муки. В запасе у воров есть еще медленная смерть: начинают убивать вечером, кончают утром. На моей памяти к такому наказанию прибегли только один раз, и то, когда я уже покинул лагерь. Мне рассказывали те, кто вышел на свободу позже. В лагерь прибыл «транспорт» наркотиков, пронес кто-то из обслуживаемого персонала. Груз застукали и конфисковали, канал доставки провалился. Кто-то выдал? «Запалить коня» (выдать канал доставки) это считается тягчайшим преступлением против воровской морали: «пострадала вся зона». Подозрение пало на белобрысого паренька, которому оставалось несколько месяцев до выхода — уже было разрешено отращивать волосы. Я его знал. Скорее всего подозрение ложное, но тут у воров все, как у людей: надо найти козла отпущения. Парня приговорили. Не потребовалось ни свидетелей, ни улик, ни прокурора, ни адвоката. Вечером к нему приступили с ножами. Сначала пытались его кастрировать (судя по многочисленным порезам внизу живота), но он отчаянно извивался и операция не удалась. Потом просто кололи ножами, выпускали кровь, разливали понемногу. Потом облили кипятком, но парень все еще жил. Потом бросили его в люк канализации, но медицинская экспертиза установила, что там он умер не сразу.

Палачей, исполнителей этого зверского убийства, выявили и отдали под суд, их постигнет суровое возмездие, но, каким бы оно ни было, свой, воровской, приговор они привели в исполнение. В назидание всему лагерю.

Еще в тюрьме я завоевал авторитет среди заключенных. Вероятно, потому, что стойко переносил тяготы, в камере много занимался физкультурой (несмотря на возраст), не терял чувство юмора, а главное — добился пересуда, отмены первого приговора (второй был уже помягче), помогал и другим добиваться пересмотра. Поэтому, несмотря на принадлежность к интеллигенции и неподходящий профиль (не вор, не грабитель, не убийца и так далее), я стал «угловым», то есть лицом высокого ранга, неприкосновенным. Звали меня исключительно по имени и отчеству. За все время в лагере меня никто ни разу не ударил и не обругал. Я пользовался относительной свободой поведения.