Высокая классика

Последняя, когда глядишь на нее издали, из двадцатого века, кажется совершенно нелепой. Почти три десятилетия горели города, гибли люди, тонули суда, рыдали женщины, звериной ненавистью пылали сердца... Народ наскоро увязывал барахлишко и, гоня перед собой скотину, бежал в убежище, под защиту крепостных стен...

Ловкачи, интриганы, авантюристы подкупали оракулов, плели дипломатические козни, тайно шныряли к персам договариваться об измене, нелепейшая болтовня трещала над Грецией, как трещало пламя пожаров. Зловонный дым лжи застилал горизонт...

И все это происходило внутри одного народа, говорившего на одном языке, поклонявшегося одним богам, жившего на небольшом пространстве, в благодатном климате, на берегах удобного для плаванья моря.

Народ этот блистал талантами, трудолюбием, отвагой, был полон инициативы и любви к родине.

Непонятно!

Мне, как и читателям, известны исторические объяснения этой свары племен, но я уверенно повторяю сказанное слово:

Непонятно!

Речь идет не о причинах, не о мотивах, а о том, что умнейшие люди не могли найти способ действий над этими причинами, над мелочью этих причин и поводов, нечто выше их. Люди не хотели или не умели использовать Большой разум, который неминуемо должен был бы привести к простейшему, но столь же несомненному выводу, что свара обходится дороже, чем мир, и, главное, она не приводит ни к каким иным последствиям, кроме горя, нищеты и новой свары.

Я открываю Фукидида. Искать ничего не нужно. Просто ткнуть пальцем и прочесть. Вот, например, такое:

"В ту же летнюю кампанию лакедемоняне (т.е. спартанцы. - Б.А.) и союзники их с сотнею кораблей пошли войной на остров Закинф... Жители его, колонисты пелопоннесских ахеян, состояли в союзе с афинянами. Лакедемонян отправилось на кораблях тысяча гоплитов... Сошедши с кораблей, они опустошили большую часть острова и, так как закинфяне не покорились, отплыли обратно...". Ну и что?

Приплыли, опустошили и отплыли. Все. Ничего более. Вся двадцатисемилетняя драка состоит, в сущности, из подобных уголовных хулиганств, которые в "лучшем" случае перекачивали некоторую часть наработанных благ из одного племени в другое племя путем убивания людей. Остальная часть благ неизбежно уничтожалась в процессе убивания.

Чепуха? Абсолютная. И срам, как называл войну Иван Петрович Павлов.

Но сколько всяких словес было наболтано под эту мерзость, пока истекали кровью бойцы на поле боя и мучились голодом их семьи в тылу. Лишь иногда главная и вполне жалкая правда проступала наружу.

Например, когда Архидам, царь спартанский, несколько замешкался с походом против Афин, это вызвало недовольство в его окружении. "И в самом деле, - пишет Фукидид, - за это время афиняне со своим имуществом переселились в город, пелопоннессцы же предполагали, что быстрым натиском можно было бы захватить все это еще за городом..." "Это" было перетащено в крепость, и грабеж не удался.

Как было в обычае, чтобы придать пристойность мерзким делам, обращались к помощи слов. Этот инструмент служил для охмурения широких масс безотказно. Недаром античное красноречие изучалось в школах не только средних веков, но и Нового времени.

Вот один из многочисленных случаев, который должен был бы войти в подлинно объективную историю дипломатии для назидания потомкам.

Пелопоннессцы не очень были готовы к войне, но решили воевать. Пока шла подготовка, они, как пишет Фукидид, "отправляли к афинянам посольства с жалобами, чтобы в случае отказа в чем-либо иметь возможно более основательный предлог к войне...". И вот какой фортель они выкинули.

Канцеляристы иностранных дел подняли из архивов ту самую "смуту Килона", во время которой, как помнит читатель, осажденные мятежники думали спастись, держась за канат, привязанный к статуе Афины, в Эрехтейоне. Это происходило задолго до пелопоннесской войны. Но давность не смущала дипломатов: они были уверены, что и забытая смута сгодится, если подойти к ней квалифицированно. Спартанский МИД направил ноту правительству Перикла.

В ноте было написано, что пора наконец восстановить поруганную честь богини и изгнать из Афин потомков тех святотатцев, которые решились уничтожить людей, моливших о милости возле изображения Афины.

В чем же был главный секрет ноты?

"На самом деле, - пишет Фукидид, - они знали, что со стороны матери причастен к преступлению и Перикл...". А Перикл был премьер-министр Афин, весьма умело готовивший сопротивление в предстоящей войне. Ход был рассчитан просто: если бы афиняне изгнали Перикла, спартанцы избавились бы от сильнейшего противника, а если бы афиняне отказались, у спартанцев появился бы красивый, как им казалось, повод к войне: вступиться за честь Афины Паллады.