Высокая кровь

Леха сощурился на солнце, на свои часы, спрыгнул на землю и направился к конюшне: пора грузить лошадь.

Фаворит проминался, бежал по кругу манежа. Из опилок кое-где вытягивались бледные побеги овса. Белый жеребец скакал укороченным галопом, быстро выбрасывая и подбирая тонкие, сухие ноги. Старик напряженно следил за его полетом, ловил глазами легкие, ускользающие линии бегущей лошади. Руки его, уже не такие мягкие, какими были, когда старик был помощником жокея, еще не совсем потеряли чуткость. Фаворит охотно слушался, без сбоев менял аллюр, переходя с галопа на рысь, с рыси на галоп. Казалось старику: будет скакать и скакать лошадь и ничто уже не остановит ее.

Леха Шавров с ходу, едва увидев эту картину, крикнул:

— Ты бы дочку свою вот так каждое утро! Чтобы ночью меньше бегала!

И сразу остыл, похоже, смутился. Почему-то уважал и боялся он старика Молчанова, как никого даже из начальства. Было в старике что-то далекое, непонятное для Лехи, а что — не угадать. Будто старик знал о Лехе все, больше того, наперед знал, как он поступит. Сейчас старик словно бы и не слышал его, медленно поворачивался в центре манежа, что-то шептал белой лошади, сам тоже белый — в светлом халате, седой.

Но услышали Леху оба — старик и лошадь. Фаворит засбоил от громкого крика, собрался перейти на шаг, но корда дрогнула, поддержала его; приняв властный посыл, Фаворит стриганул ушами, снова понесся по кругу.

— Грузить пора! — сбавив голос, крикнул Леха.

В железный кузов самосвала была встроена стоечка из обтесанных жердей. Дно устлали подгнившей рогожей, двумя кусками брезента — чтобы не скользили копыта. Обмерить Фаворита не успели — стойка получилась и длинной и широкой.

— Не съезжай с асфальта, особо прошу, — сказал Лехе конюх Молчанов, — не газуй больше тридцати. — Ссутулившись, заторопился в конюшню еще за брезентом: если завести его под брюхо лошади, подоткнуть сена — надежнее.

Грахов уже томился и скучал в кабине. Только раз, когда лошадь, проходя стороной, скользнула по нему терпеливо-печальным взглядом, Грахов пережил что-то похожее на душевную смуту. Не спрашивая себя, отчего бы это, отмахнулся.

К нему, задремавшему, шумно втиснулся Леха, завел машину и нацелился в ворота. Грахов спросонья отметил, как движется со стороны конюшни охапка сена, белеет низ халата, трудно вышагивают сапоги. Покосился на Леху: видит ли старика?

Так, не дождавшись конюха, поехали: сначала тихо и ровно катили вниз.

— «Не больше тридцати»! — передразнивая старика, проговорил Леха. — А меньше не хошь? Да я с людьми в кузове…

— Нельзя его трясти. Конь призовой, — сонно откликнулся Грахов.

— Лошадь, значит, жалко, — окончательно расстроился Леха. — Вот меня бы кто пожалел!..

И ступней, лежащей на педали акселератора, он как бы подстегнул машину.

2

Фаворита сдернуло и отбросило на заднюю поперечину, она сухо треснула, но удержала его. Тугой ветер ударил в глаза, выдавил слезы. Хорошо хоть, Фаворит не успел испугаться. Низко нагнув голову, он загородился от ветра.

Фаворита, по-видимому, удивило, почему машину рвануло так резко — кругом было ровно. Никто не гнался, не толкнул ее сзади. Теперь она не дергалась, но скорость была большая, и Фаворита будто припаяло к перекладине, ехал он полусидя. Ноги у него занемели. И стала неметь холка — сначала ей сделалось холодно до мурашек, потом жарко, и в том плотном жару выделялись тонкие жгучие иголки; и вот все: холка отнялась. На случай, если упадет, Фаворит косил глазом под ноги.

Он еще не знал, что скоро будет поворот. Что он куда опаснее поворота на ипподроме, где дорожка в закруглении наклонена для удобства под углом в двенадцать градусов — не занесет даже на полных махах.

Постепенно расшатывалась, скрипела и скользила к заднему борту стойка. Фавориту повезло: сзади засигналила машина. Не дорогу просила уступить, а предупреждала того, кто в кабине. Самосвал сбавил ход. Фаворит подался вперед, выпрямил затекшие задние ноги, отдышался. Ветер нес спереди запахи леса, молодого цветочного меда и молока; запахи были слабые, дальние и могли просто почудиться Фавориту.

Блеклая голубоватая дорога бежала по вспаханному полю, и только за холмом, в раскаленной золотистой дали, угадывались зеленые пятна.

Фаворит успокоился и ехал навстречу вольному простору, теплому ветру.

И снова мерещились ему, хмелили голову запахи трав, отогретых солнцем.

Казалось, долго так будет катить машина и до конца дороги будет Фаворита обмывать упругий и светлый воздух. Много-много холмов промчится мимо, пока не обозначится красными кирпичными стенами родной завод.

Но за подъемом, когда в глаза плеснул облегчающий прохладный свет леса, самосвал резко свернул на проселок. И хотя скорость была не та, что прежняя, Фаворита швырнуло к борту.

Услышав шум в кузове, Грахов проснулся, коротко стукнул по Лехиной руке. Леха нажал на тормоза.

— Ничего не понимаю. Зачем сюда? — сказал Грахов.

— По привычке, — ответил Леха, спрыгивая ка землю. Взглянул на Фаворита, только что ставшего на ноги, сказал: — Все в норме. Правда, с носа у него капает…