Высокая кухня

Я дошла до Эсквилино, когда колокола Санта-Мария-Маджоре пробили семь утра. Войдя в ресторан, я сняла пальто, завязала фартук, помыла руки и принялась за работу. Прямо сейчас я режу фенхель, пока радиоведущий рассказывает, какое, должно быть, упорство потребовалось человечеству, чтобы изобретать одни предметы за другими, научиться вырезать из дерева или камня – сначала обтесывая булыжники, чтобы превратить их в инструменты, потом используя эти инструменты, чтобы изготовить из других камней оружие и украшения. Люди начали изображать предметы очень рано, на заре появления живописи, вероятно, потому, что гордились ими или желали ими обладать. Так или иначе, вещам придавали большое значение: все эти могилы, полные добра, нагроможденного, как багаж, вокруг покойника; глаза, закрытые монетами; рты, набитые едой; нефритовые бусы; одни бытовые изделия, нарисованные на других, – быть может, в попытке заговорить ту, что уже тогда казалась слишком быстротечной. Религия на тысячу лет запретила любые изображения предметов, но они появились снова, когда голландцам семнадцатого века захотелось показать свое богатство. Натюрморт и успокаивает, и пугает меня – в этом он похож на желание. Все мои предметы здесь, они висят на стене прямо передо мной: разделочные доски, прямоугольный магнит для ножей и на нем – одно, два, три, четыре, пять лезвий, дальше деревянный стеллаж, двадцать белых мисок, двадцать синих, двадцать мисок с золотой каймой, хрустальные бокалы, подвешенные за ножки, шкафчики со столовыми приборами, стопки тарелок, вазочки для конфет, медные кастрюли, сковородки с антипригарным покрытием, ступка, пестик из грушевого дерева, сита, обвалочный нож, отбивной молоток, толкушка, выемка для теста, машинка для спагетти. Я обвожу ласковым взглядом все эти приспособления – когда-то они принадлежали моему отцу, а теперь стали моими.

Продолжения передачи я не услышала: завибрировал телефон. Пришло сообщение от моей лучшей подруги Антонии; каждый день она отправляет мне по загадочной эсэмэске – свои прозрения или предчувствия. Этим утром она написала: «Опасность опасности в том, что никогда не знаешь, откуда она придет». Поправляя волосы, я поворачиваю голову и вижу Кассио в джинсах и кожаной куртке, он идет с непроницаемым лицом по другой стороне улицы. В руках у него ящик с овощами и зеленью – должно быть, только что с рынка. Я могла бы его окликнуть, но мы, наверное, еще увидимся чуть позже, днем или вечером. Прямо перед тем, как исчезнуть из моего поля зрения, он резко оборачивается, и на долю секунды – пока он мне не улыбнется – я вижу его таким, каким увидела впервые, в винном погребе отца, когда мне было пятнадцать, а ему двадцать, и мы оба, как в янтаре, застыли в том мгновении.

I

Когда я спустилась в отцовский погреб, Кассио сидел там за столом. Он повернулся ко мне, и отец сказал: «Моя дочь Оттавия» – но Кассио даже не поздоровался. Он еще недолго посмотрел на меня, а потом демонстративно развернулся обратно к отцу.

В то время отец держал тратторию «Сельваджо», прослывшую лучшей во всем Эсквилино. Дирижируя у плиты в компании помощника повара и единственного официанта, он исполнял произведения суровой лацианской кухни, чарующей отсутствием фиоритур. Все, кого в городе считали юными и амбициозными шеф-поварами, то и дело захаживали к нам в надежде втереться в доверие к отцу и украсть его секреты. Когда я впервые увидела Кассио Чезаре, то знала, что он, как и все другие, пришел именно за этим – чтобы отец смерил его презрительным взглядом, даже не предложив чего-нибудь выпить в подвале, где полки гнулись под тяжестью бутылок.

Он вынул сигарету изо рта, смахнул пепел и прошептал:

– «Захер».

– Что «Захер»? – отозвался отец.

– У меня есть рецепт.

– Ты работал в отеле «Захер» в Вене?

– Нет, – ответил Кассио, качая головой. – Никогда.

– Твой отец работал в отеле «Захер»? Или мать?

– Я сирота, – сказал Кассио с интонацией голодающего, решившего убедить вас, что вовсе не хочет есть.

Отец вздрогнул, но его властный характер тут же взял верх над смущением. Такой уж он был человек.

– В таком случае, ragazzo[2], у тебя технически не может быть рецепта торта из венского отеля «Захер». Потому что этот рецепт…

– …Держат в тайне с тех пор, как изобрели почти три века назад, и сейчас его знают лишь несколько кондитеров, работавших на кухне «Захера», но и те пообещали хранить молчание, в какой бы точке мира они ни оказались. Я знаю это не хуже вас.

Несколько секунд отец молчал.

– О чем и речь. Выходит, ragazzo, если ты никогда не работал в «Захере» и утверждаешь, что у тебя есть этот рецепт, вариантов может быть только два: либо ты лжец, либо ты лжец.

Кассио закурил новую сигарету.

– А я вам расскажу, не возражаете? Это произошло полтора года назад. В Бухаресте. На вокзале в Бухаресте, если точнее. Была глубокая ночь, и я ждал пересадку на другой поезд. Вы бывали в Бухаресте, синьор Сельваджо?

– Я никогда в жизни не покидал Рима, – с возмущением ответил отец.