Высокая небесная лестница

– Брат! Вы и вправду так считаете? Значит, я зря это делаю, и надо подняться. Видно, я опять сглупил. Просто, думал, если встану и буду ходить как ни в чем ни бывало, то все обернется против одного Михаэля, будто он один в этом виноват. Мы же всегда втроем были, а тут получится, что Йохан и Анджело – нормальные, один Михаэль как с цепи сорвался и куролесит вовсю… Вот и решил: если хотя бы я к нему присоединюсь, то дело будет не лично в одном Михаэле, а воспримут это, мол, нынешние монахи такие все непутевые… и упреки пожилых братьев обратятся не только в сторону Михаэля… Как же тогда быть? Может, мне тогда лучше встать?

Анджело договорил и, избегая моего взгляда, смущенно усмехнулся. От его слов словно маленький камешек со стуком упал на самое дно моего сердца. «Ладно, проехали, лежи себе, не вставай!» – неожиданно для самого себя, ворчливо остановил я его. И, вероятно, случилось это из-за того камешка, упавшего на дно сердца. Анджело, взглянув на выражение моего лица, неуверенно заговорил:

– Знаете, брат Йохан! Раньше, когда моя мама была жива, она всегда говорила, что я ни в чем не виноват. Подростком я возразил, что не верю ей. Она же все время твердит, что я прав. И тогда мама сказала: «Да? Ну прости меня. Но мне кажется, что ты всегда прав. Если честно, Анджело, я не знаю, что правильно, а что нет. Но даже если твои поступки неправильны, я все равно хочу поддержать тебя. Ведь когда ты действительно что-то сделаешь не так, то тебе не будет одиноко, будто ты один оступился»… Позднее я много размышлял о маминых словах. Ну чем я могу помочь брату Михаэлю? Хотя бы буду на его стороне. Чтобы ему не было слишком одиноко, будто он один наломал дров.

Мне кажется, тогда я не смог понять всего, что сказал Анджело. Я нервничал из-за опасения, что молчание аббата означает великий гнев, и праздные воспоминания о матери, которая даже не могла пожурить своего отпрыска, не затронули струн моей души. Лишь по прошествии долгого времени я порой вспоминал эти слова Анджело и плакал в одиночестве, когда тосковал по ним, моим закадычным друзьям.

36

В тот день перед вечерней на мою электронную почту пришло письмо от аббата с распоряжением распечатать документ и до молитвы повесить на доску объявлений перед трапезной.

На днях послушник Юн Михаэль без разрешения начальства участвовал в акции протеста, из-за чего был задержан полицией, а в дальнейшем также послужил причиной отвратительного инцидента в нашей общине. В связи с этим, выслушав мнение Комитета по воспитанию и тщательно рассмотрев на Совете Пресвитеров вышеописанное поведение, мною принято следующее решение:

– дача вечных обетов брата Юн Михаэля откладывается на один год, а решение о его священническом рукоположении будет принято позднее;

– богословские занятия в семинарии могут быть продолжены, но посещение других мест, кроме семинарии, без разрешения настоятеля запрещены в течение одного года;

– в качестве искупления вины накладываю кульпу, согласно которой требуется в течение шести месяцев навещать престарелых братьев в больничной палате и служить их нуждам.

Настоятель монастыря,

аббат Пак Самуэль

Мои руки с распечаткой дрожали. Это было суровое наказание. Решив, что узнать об этой новости с доски объявлений будет слишком жестоким ударом для Михаэля, я прежде зашел к нему в келью. Там же застал и Анджело. Почему-то я подумал, это к лучшему, что он рядом. Их взгляды скользнули с моего лица на бумагу в руках – очевидно, они уже догадались, в чем дело.

– Кульпа? – спросил Михаэль, ставя на тумбочку коробочку с соевым молоком, которое он потягивал через соломинку.

Во всем чувствовалась отчаянная попытка не так серьезно воспринимать происходящее. Я протянул бумагу. Мне пришлось лицезреть, как его губы задрожали и дернулись, будто в судороге. Я был готов к тому, что он скомкает бумагу, но, против ожидания, Михаэль спокойно вернул мне распечатку и через силу улыбнулся слегка перекошенным ртом.