Высокая ставка

Джованни спешил в магазин и там, до самого закрытия, поджидал клиентов, после чего возвращался домой к отцу. Тот часами сидел, уставясь невидящими глазами в окно, то самое, из которого много лет назад выпрыгнул Джованни. Каждый вечер Джованни готовил на большой плите целую кастрюлю овощей, приносил ее в столовую, и они с отцом ели при свете свечи, сидя за длинным пустым столом, а по радио передавали какую-нибудь оперу из Рима, пламенные речи дуче, а то и военные сводки из Лондона.

Военные сводки...

В начале 1943 года к синьору Джемелли пришел лейтенант и сообщил, что оба его сына погибли в Северной Америке. Старик тупо уставился на него. Лейтенант повторил печальную новость, но, не увидев в глазах синьора даже проблеска понимания, пожал плечами и удалился, а старик снова сел к окну.

В том же, 1943 году Неаполь несколько раз бомбили. Вечерами старик с сыном сидели в большой темной столовой и слушали по радио сообщения с фронта. Американцы высадились в Сицилии. Итальянская армия всюду терпит поражение. Муссолини казнен.

На улицах Неаполя коммунисты, социалисты, республиканцы расправлялись с фашистами и их приспешниками. Магазины были закрыты, хозяев избивали. «Дом Джемелли» разграбили и сожгли. Когда катящаяся по улице толпа ворвалась в их жилище, Джованни. отвел плачущего отца в подвал, забаррикадировал дверь всевозможной рухлядью и положил палец на спусковой крючок нацистского «люгера», купленного у немецкого солдата. Он слышал, как наверху били посуду, переворачивали мебель, хохотали, слышались гневные выкрики. Через несколько часов дом опустел. Джованни крепко обнял отца, и они уснули.

Они прожили в подвале почти три года. Уже после того, как над ними, в их старом доме, поселился американский полковник оккупационных войск, Джованни выходил каждый день, с трудом добывал для отца хлеб, сыр, иногда бутылку вина. Он занимался всякой случайной работой — чинил пояса, подбивал подметки. Американские солдаты, считая Джованни совсем юным, угощали его сладостями и сигаретами, и парень украдкой тащил их в свое крысиное гнездо, в подвал, наблюдая, как у отца, сидевшего с отрешенным взглядом, текут по подбородку шоколадные слюни.

В конце сентября 1946 года до них дошло наконец письмо от Ангелины и ее мужа из Бразилии.

Джованни плакал, читая письмо отцу. Ангелина звала их к себе в небольшой домик в Рио-де-Жанейро. Оформив разрешение на выезд и получив визы, они купили билеты. Старика и калеку гостеприимно встретила страна за морем, не пострадавшая от войны. Джованни смеялся от радости, покачиваясь на своих изувеченных ногах. Старик скреб промежность.

В мрачный ноябрьский день они отбыли из Неаполитанского залива на нижней палубе четвертого класса проржавевшего судна, переполненного пассажирами. Когда судно кренилось, старик скулил от страха и прижимался к сыну, а тот нежно шептал ему слова утешения. Их пожитки, не считая тех, что они несли на плечах, были завернуты в старое армейское одеяло со штампом США: две рубашки, две пары брюк, поношенный свитер, небольшой металлический котел и выщербленный чайник для заварки. У Джованни в великолепном кожаном поясе, сделанном в «Доме Джемелли», были спрятаны почти три фунта чистого золота. Джованни собирал его годами, превращая доход от продажи кожаных изделий в четвертьфунтовые золотые пластины, которые хранил под полом подвала. Из всех великолепных изделий Джемелли только и остался этот пояс из телячьей кожи. Брюки они подвязывали теперь веревками. В подвале, последнем их прибежище, Джованни устроил две соломенные постели как раз в том месте, где под полом лежал набитый монетами пояс, плотно завернутый в клеенку и холщовое полотно. Во время войны и после, когда они жили как крысы, Джованни даже не прикасался к сокровищу, опасаясь, как бы кто-нибудь не выследил его, беспомощного калеку, и не отнял накопленное. И сейчас, здесь, на судне, Джованни ни на минуту не забывал о золоте, так и спал, одной рукой вцепившись в пояс, а другой — обнимая больного отца.

Дорога в Рио-де-Жанейро, с остановками в Палермо, Александрии и Либерии, заняла почти шесть недель. Судно бросило якорь в порту Гуанабара в канун нового 1947 года. Город лежал в жарких объятиях лета Южного полушария, и когда Джованни вывел на палубу своего хмурившегося от яркого солнца отца, горячий, насыщенный кислородом воздух окутал их словно влажная марля. Изумрудные горы Рио чем-то напоминали длинные ноги блудницы. В воздухе пахло потом, человеческими страстями и плотью.

Ангелина и ее муж встречали их у трапа, вместе со священником, которого прихватили на счастье. Ангелина обнимала отца и единственного оставшегося в живых брата, крестила его и все громче и громче плакала. Ее муж, Бруно Серио, спокойный, толстый мужчина с задумчивым взглядом, стоял опустив голову и вытирал пот с бровей скомканным носовым платком. Священник благословлял всех и каждого и милостиво улыбался.