Высокая ставка

Сэл прошел как можно дальше вперед и прижался к поручням. Мыс корабля, казалось, врезался прямо в холодное, тяжелое небо, — такими низкими были облака. Линия горизонта терялась в густом сером тумане. Не знай Сэл, что сейчас раннее утро, он ни за что не смог бы определить, где находится солнце. Он попытался зажечь сигарету, о голосе теперь можно было не беспокоиться, но резкий ветер погасил спичку. Он бросил сигарету за борт, поднял воротник куртки и вздрогнул: указательный палец нечаянно задел рубец под бородкой. Постоянное напоминание о прошлом, подумал Сэл. Теперь лирические песни будут звучать только в его мозгу. Вдали, в двух-трех милях от «Антонии», показалось нефтеналивное судно, оно двигалось вдоль горизонта, похожее на детскую электрическую игрушку. Капитан Маклиш в рубке погудел, приветствуя танкер, и ответный низкий гудок разнесся над холодным серым морем. Корабли разошлись в ночи. Прекрати, оборвал он себя. Ты просто завидуешь тем, кто может себя выразить.

Обрывки лирических песен и мелодий звучали в его голове. С тех самых пор, как ему удалось выстоять в схватке с Даго Редом и бежать через восточную часть Канады, музыка все чаще заполняла его мозг. Вот как сейчас. И тогда, он это знал, у него рождались новые мелодии. Так было еще много лет назад в Нью-Орлеане, но тогда он увлекся игрой на пианино и потерял всякий интерес к сочинительству. Сейчас он ожил, снова ожил! — и память постоянно возвращала фрагменты из прошлой жизни, фрагменты мелодий. Уставившись в бокал с виски, он слышал голос Синатры, а после пятичасового чая играл песни Сэма Кэна. Одну из них, «Моя сладкая любовь», он слышал однажды ночью, в своей узкой темной каюте под гул машины мощностью в двадцать лошадиных сил. Но в голове его звучала иная музыка.

Так бывало у него раньше.

Он пел, но слышал совсем другие мелодии. Обрывки каких-то песен, наверняка незнакомых ему. Мелодии, которых никогда не слышал. Сэл понимал: это была музыка, он сам ее сочинил, даже не отдавая себе в этом отчета. Это было для него так же естественно, как дышать или ходить.

Сэл проследил, как танкер скрылся за горизонтом, и прошел на нос — волны накатывали на корабль с обеих сторон. Вдруг он услышал свой внутренний голос: «Стул всегда стул, если даже на нем не сидят. Музыкант всегда музыкант. Баллады. Ты будешь писать баллады».

Музыка переполняла все его существо с тех самых пор, как он бежал из отеля «Скайпорт» в автомобиле Даго Реда. Музыка и все возрастающая жажда выразить то, что билось в груди, в голове, что настойчиво предъявляло свои права. Покинув комнату, Сэл направился по шоссе 294 в сторону канадской границы. Кровь сочилась сквозь грязную тряпку, которой он обмотал шею. Десять тысяч долларов Даго Реда в бумажном пакете лежали под сиденьем. Вдруг он поймал себя на том, что мурлычет последний хит: «Я еще не нашел все то, что искал...» «Кажется, я схожу с ума», — подумал тогда Сэл. Сейчас он знал, что это было не безумие — всего лишь реакция на свою смерть и новое рождение. Он умер — Даго Ред задушил его куском фортепианной струны, — а затем он воскрес и теперь весь наполнен музыкой, как базилика Святого Луи во время воскресной мессы, как воскресный вечер на Бурбон-стрит. Он умер, но его вернули к жизни сердечный приступ Даго Реда и грязное, пропитанное кровью полотенце. Он стал ходячим музыкальным ящиком. Это защитная реакция на все, что с ним произошло. Он умер — и снова родился, как какой-нибудь Иисус Христос.