Высокая цитадель

Тепло — понятие относительное, и вскоре Родэ почувствовал это на себе. Когда он работал, пот градом катился по спине, но теперь его тело стало остывать и даже покрылось под одеждой тоненькой коркой льда. Родэ с трудом разделся и велел Форестеру растереть себя. Форестер хмыкнул:

— Низкотемпературная турецкая баня. Надо попробовать завести такую же в Нью-Йорке. Денежки потекут рекой.

Родэ оделся и спросил:

— А как вы?

— По-прежнему мерзну, но в общем — ничего.

— Этот обвал спас нас. По-моему, мы уже уплывали куда-то далеко. Нельзя этого больше допустить. Еще три часа до рассвета. Давайте разговаривать и петь.

И они запели. Звуки легко отражались от ледяных стен убежища, и их голоса звучали, как выразился Форестер, словно у двух треклятых, поющих в бане Карузо.

III

За полчаса до рассвета Родэ вновь заработал ледорубом, пробивая выход в серый мир порывистого ветра и густого снега. Форестера поразило то, что он увидел снаружи. Хотя уже рассвело, видимость была не больше десяти ярдов. Он наклонился к Родэ и прокричал ему в ухо:

— Хороший сквознячок, не правда ли?

Родэ повернулся к нему с лицом, искаженным гримасой от пронизывающего ветра.

— Как ваша грудь?

Грудь страшно болела, но Форестер, выдавливая из себя улыбку, сказал:

— Не беспокойтесь. Я пойду за вами куда угодно. — Он знал, что о второй ночи в горах не могло быть и речи и что им придется либо пройти перевал, либо умереть здесь.

Родэ показал ледорубом наверх.

— Козырек опять нарастает. Но это теперь не страшно. Мы сможем здесь подняться. Займитесь рюкзаками.

Он подошел к стене и стал умело вырубать во льду ступеньки, а Форестер в это время собирал вещи в мешки. Их было немного — кое-что они потеряли в снегу, а часть из них была уже не нужна, и Родэ велел их оставить. Лишний вес во время последнего отчаянного броска был бы им не по силам. Поэтому брали с собой только самое необходимое.

Родэ вырубил ступеньки в пятнадцатифутовой стене, насколько могла дотянуться рука, затем поднялся по ним выше, забил крючья, закрепил веревку и начал рубить новые. Он старался делать их поглубже, помня о состоянии Форестера. Спустя час, закончил работу с надеждой на то, что Форестер сможет подняться без особого труда.

Мешки были доставлены наверх с помощью веревки, после чего Форестер начал карабкаться по ступеням. Это оказалось для него делом неимоверно трудным. В обычных условиях он легко бы вбежал по ним — Родэ сделал их достаточно широкими и глубокими, но сейчас холодный лед жег ему пальцы даже сквозь перчатки, грудь ныла, и резкая боль пронизывала ее, когда он поднимал вверх руки. Страшная слабость навалилась на него, словно все жизненные силы покинули тело. Все же в конце концов он добрался доверху и свалился под ноги Родэ.

Ветер здесь просто неистовствовал, с неописуемым ревом бросая на них клубы снежной пыли и ледяных кристаллов, больно коловших лицо и руки. Это был леденящий душу, оглушительно-бушующий холодный ад. Родэ наклонился над Форестером, защищая его от резких порывов колючего ветра, и помог ему сесть.

— Нам нельзя здесь долго задерживаться! — прокричал он. — Надо идти. Теперь уже не придется карабкаться. Вон тот склон — и мы наверху. Оттуда — вниз.

Форестер, жмурясь от льдинок, словно осколки стекла рассекавших его лицо, поднял голову, посмотрел в суровое и неумолимое лицо Родэ и хрипло выдавил из себя:

— Ладно, ладно, парень. Куда вы, туда и я.

Родэ сунул ему еще одну порцию коки, проверил, как закреплена веревка вокруг его талии. Затем он взял мешки, попробовал их на вес. Развязав их, он переложил содержимое одного из них в другой, и, невзирая на протесты Форестера, надел себе на плечи. Налетевший порыв ветра подхватил пустой мешок, и он исчез в круговерти метели за обрывом.

Форестер с трудом поднялся и двинулся за Родэ. Он втянул голову в плечи и смотрел себе под ноги, стараясь предохранять лицо от жгучих снежных вихрей. Нижнюю часть лица ему удалось прикрыть, но глаза были незащищены и вскоре покраснели и разболелись. Однажды он попробовал поднять лицо, и ветер прямым попаданием в рот чуть не задушил его, заставив содрогнуться, как от удара в солнечное сплетение. Он быстро вновь наклонил голову и продолжал брести по следам Родэ.

Склон был не крутой, но длинный. Он попытался вычислить, сколько еще идти доверху. Наклон был градусов тридцать, подняться надо было на тысячу футов. Однако утомленный мозг отказывался решать тригонометрические задачи, и он оставил свои расчеты.

Родэ шел и шел вперед, с трудом пробивая дорогу в глубоком снегу, все время пробуя путь ледорубом. Видимость была не больше десяти ярдов, но он надеялся, что сам склон выведет к перевалу. Насколько он помнит, тут никаких препятствий не должно было быть, и карабкаться больше не придется.