Высокая вода

– Потому что их так мало. Тот, что в книге, он в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке. Еще, может быть, три или четыре в других музеях в разных частях света. – Она прикрыла глаза на секунду, и Брунетти представил, как она перебирает списки и каталоги. Когда она открыла глаза, то сказала: – Я могу назвать три: два на Тайване и один в частной коллекции.

– И все? – спросил Брунетти.

Она покачала головой.

– Все. – Но потом добавила: – По крайней мере, на выставках и в коллекциях, о которых что-то известно.

– А в частных коллекциях? – спросил он.

– Теоретически возможно. Но кто-нибудь из нас скорее всего прослышал бы об этом, и в литературе нет никаких упоминаний об иных находках. Так что я думаю, что довольно спокойно можно считать, что других нет.

– Сколько может стоить один из музейных экспонатов? – спросил он, потом объяснил, когда увидел, что она закачала головой: – Знаю, знаю, я понял из сказанного вами, что точную цену установить нельзя, но можете ли вы предположить, какова примерно могла бы быть цена?

Ей пришлось подумать над ответом. Поразмыслив, она сказала:

– Цена будет такая, какую назовет продавец или какую захочет заплатить покупатель. Рыночная цена в долларах – сто тысяч? Двести? Еще больше? Но цен на самом деле нет, потому что слишком мало вещей такого качества. Это целиком зависело бы от того, насколько покупатель захочет купить предмет, и от того, сколько у него денег.

Брунетти перевел эти цены в миллионы лир: двести миллионов, триста? Прежде чем он завершил свои размышления, она продолжила.

– Но это лишь для гончарных изделий, для ваз. Насколько я знаю, ни одна из фигур солдат не пропадала, но если бы это случилось, то тут уж действительно никакой цены не назовешь.

– Но ведь владелец смог бы их выставлять, не так ли? – спросил Брунетти.

Она улыбнулась.

– Боюсь, что есть люди, которые не стремятся ничего показывать публике. Они просто хотят владеть. Не знаю, движет ими любовь к красоте или собственнический инстинкт, но поверьте мне, есть люди, которые просто хотят, чтобы вещь находилась у них в коллекции, даже если ее никто не увидит. Кроме них самих, конечно. – Она заметила скептицизм в его взгляде и добавила: – Помните того японского миллиардера, который желал быть похороненным со своим Ван-Гогом?

Брунетти вспомнил, что читал что-то об этом в прошлом году. Писали, что человек купил картину на аукционе, а потом написал в своем завещании, что хочет быть похоронен с картиной, или, если посмотреть на это с другой стороны, картина должна быть похоронена с ним. Он припомнил, какая буря разразилась тогда в мире искусства.

– Но ведь в конце концов он отказался от этой идеи, не так ли?

– Да, так писали, – согласилась она. – Я никогда не верила в эту историю, но упомянула про него, чтобы дать вам понять, какие чувства могут некоторые люди испытывать к своей собственности, как могут верить, что право владения, а не красота – абсолютное мерило или главная цель коллекционирования. – Она тряхнула головой. – Боюсь, что не слишком хорошо объясняю, но, как я уже говорила, для меня это все не имеет смысла.

Брунетти осознал, что у него до сих пор нет удовлетворительного ответа на заданный вопрос.

– Но я так и не понимаю, откуда вы знаете, что вот это оригинал, а вот это копия. – Прежде чем она ответила, он добавил: – Мой приятель рассказывал мне о шестом чувстве, которое развивается, и тогда просто видишь, что вещь выглядит правильно или неправильно. Но это все слишком субъективно. Я вот что имею в виду: если два эксперта расходятся в оценке, один говорит, что вещь подлинная, а другой – что нет, как разрешить противоречие? Позвать третьего спеца и устроить голосование? – Он улыбнулся, чтобы показать, что шутит, но не мог придумать другого выхода из этого положения.

Ее ответная улыбка показала, что она поняла шутку.

– Нет, мы позвали бы экспертов. Есть набор тестов, которые можно провести, чтобы установить возраст предмета. – И несколько иным тоном спросила: – Вы уверены, что хотите все это слушать?

– Да, хочу.

– Я постараюсь объяснять не слишком заумно, – сказала она, подтягивая под себя ноги. – Есть множество способов тестирования картин: анализ химического состава красок, чтобы посмотреть, соответствуют ли они заявленному времени написания картины, рентген – чтобы заглянуть, что находится под поверхностным слоем краски на картине, и даже радиоуглеродный анализ.

Он кивнул, чтобы показать, что все это ему известно, и сказал:

– Но мы-то говорим не о картинах.

– Да. Китайцы никогда не писали маслом, по крайней мере в те периоды, которые охватывала выставка. Большинство изделий были керамические либо из металла. Я никогда не интересовалась металлическими предметами, но при этом знаю, что научная методика к ним практически неприменима. Для них нужен глаз.

– А для керамики не нужен?

– Конечно, нужен, но, к счастью, техника проверки на подлинность здесь разработана не хуже, чем для картин. – Она помолчала и снова переспросила: – Хотите узнать технологию?

– Да, хочу, – сказал он и, чувствуя себя студентом, стал искать ручку.