Высокая вода

– Я знаю. Я читал про тебя в газетах.

Она смотрела поверх воды, за канал, на церковь Реденторе.

– Я никогда не была здесь ранней весной.

– Где ты остановилась?

Она отвела глаза от церкви и посмотрела на него.

– У Бретт.

– А-а. Она вернулась с тобой? – спросил он.

В последний раз он видел Бретт в больнице, но там она оставалась только одну ночь, а потом через два дня они с Флавией уехали в Милан. Он не получил от них ни слова до вчерашнего дня, когда Флавия позвонила и пригласила его встретиться и выпить.

– Нет, она в Цюрихе, читает лекцию.

– И когда она возвращается? – вежливо спросил он.

– На той неделе она будет в Риме. Я заканчиваю в Мюнхене вечером в следующий вторник.

– А потом что?

– А потом Лондон, но только концерт, а после Китай, – сказала она тоном, в котором слышался упрек его забывчивости. – Я приглашена давать мастер-класс в Пекинской консерватории. Разве ты не помнишь?

– Так вы все-таки собираетесь это проделать? Собираетесь отвезти произведения обратно? – спросил он, удивленный.

Она не пыталась скрыть удовольствие.

– Конечно, собираемся. То есть я собираюсь.

– Но как ты это сделаешь? Сколько там предметов? Три? Четыре?

– Четыре. У меня семь мест багажа, и я устроила так, что меня будет встречать в аэропорту министр культуры. Я сомневаюсь, что они будут искать древности, контрабандой ввозимые в страну.

– А что если найдут? – спросил он.

Она театрально махнула рукой.

– Ну, я всегда могу сказать, что привезла их, чтобы подарить китайскому народу, и что собиралась вручить их по окончании мастер-класса в знак моей благодарности за то, что они меня пригласили.

Она это проделает, и он был уверен, что у нее получится. Он рассмеялся при этой мысли.

– Что ж, удачи тебе.

– Спасибо, – сказала она, уверенная, что никакой удачи ей там не понадобится.

Они немного посидели молча – третьей с ними была Бретт, незримая, но была. Мимо ползали vaporetto, официант принес их напитки, и они обрадовались его присутствию.

– А после Китая? – наконец спросил он.

– Множество путешествий до конца лета. Это еще одна причина, по которой я хотела провести выходные с детьми. Мне надо ехать в Париж, потом в Вену, а потом снова в Лондон. – Когда он ничего не ответил, она попыталась развлечь его, сказав: – В Париже и Вене я буду умирать. Лючия и Виолетта.

– А в Лондоне? – спросил он.

– Моцарт. Фьордилиджи. А потом мой первый опыт с Генделем.

– А Бретт с тобой поедет? – спросил он и отпил кампари.

Флавия опять посмотрела на церковь – церковь Спасителя.

– Она собиралась остаться в Китае по крайней мере на несколько месяцев, – только и сказала Флавия.

Он снова сделал глоток и взглянул на воду, неожиданно увлекшись танцем солнечных лучей на ее рябящей поверхности. Три воробьишки приземлились у его ног, прыгая в поисках пищи. Он неторопливо потянулся, отломил кусочек булочки, которая так и лежала на тарелке перед Флавией, и бросил его птичкам. Они жадно накинулись на хлеб и разорвали его в клочья, потом каждый улетел в безопасное место, чтобы поесть.

– Ее карьера? – спросил он.

Флавия кивнула, потом пожала плечами.

– Боюсь, что она гораздо больше придает значение ей, чем… – начала она, но умолкла.

– Чем ты своей? – спросил он, не готовый поверить.

– В некотором отношении, я полагаю, это правда. – Видя, что он собирается возражать, она положила ладонь ему на руку и стала объяснять. – Посмотри на это с другой стороны, Гвидо. Кто угодно может прийти послушать меня и зайтись в овациях, при этом ничего не понимая ни в музыке, ни в пении. Ему просто нравится мой костюм, или сюжет, или просто он кричит «браво» потому, что все кричат. – Она увидела, что Брунетти не верит, и продолжила: – Так и есть. Поверь мне. После каждого представления моя гримуборная забита поклонниками, которые рассказывают мне, как я прекрасно пела, даже если тем вечером я выла, как собака.

При этом воспоминании по ее лицу пробежала тень, и Брунетти понял, что она говорит правду.

– Но подумай о том, что делает Бретт. Очень мало кто знает что-либо о ее работе, только специалисты понимают важность того, что она делает. Я полагаю, разница в том, что о ней могут судить только люди ее круга, равные ей, поэтому планка гораздо выше, и похвала действительно что-то значит. А мне может аплодировать любой дурак, желающий повеселиться.

– Но то, что ты делаешь, красиво.

Она открыто рассмеялась.

– Смотрите, чтобы Бретт этого от вас не услышала.

– Почему? Она так не думает?

Все еще смеясь, Флавия объяснила:

– Нет, Гвидо, ты не так понял. Она думает, что то, что она делает, тоже красиво, и что вещи, с которыми она работает, так же прекрасны, как музыка, которую я пою.

Тут он припомнил, что в заявлении Бретт ему кое-что показалось неясным, и он еще хотел переспросить ее об этом. Но тогда не было времени: она попала в больницу, а потом немедленно покинула Венецию, подписав только официальное заявление.

– Я кое-чего не понимаю, – начал он и расхохотался, осознав, насколько это верно.

Улыбка Флавии стала нерешительной, вопрошающей.

– Чего же?