Высокие Горы Португалии

В любом детективе Агаты Кристи убийца почти всегда находится у нас под носом, о чем мы даже не догадываемся. Взять хотя бы «Человека в коричневом костюме», «Тайну семи циферблатов», «Трагедию в трех актах», «Убийство по алфавиту» и особенно «Убийство Роджера Экройда». Зло мы замечаем еще издалека, но чем оно ближе, тем более близорукими мы становимся с нравственной точки зрения. Грани размываются, и разглядеть середину нам все труднее. Отсюда и реакция, когда вдруг выясняется, кто же это сделал: «Et tu, Brute?»[33] Должно быть, точно так же реагировали и ученики, когда оказалось, что Иуда, добрый Иуда Искариот, дорогой наш товарищ и спутник, – предатель. Как же слепы были мы, если не смогли разглядеть зло у себя под носом, и как же хотелось нам заглянуть подальше!

Если говорить о слепоте, здесь происходит вот какая занятная штука. Мы читаем Агату Кристи по внутреннему принуждению. Мы принуждены читать дальше и дальше. Нам не терпится узнать, кто же это сделал, как и зачем. И вот наконец все выясняется. Мы поражаемся: до чего же запутанная криминальная история! Надо же, какой у убийцы хладнокровный разум и какая у него или у нее твердая рука! Удовлетворив свое жгучее любопытство, мы откладываем книгу в сторону – и тотчас забываем, кто это сделал! Разве нет? А вот жертву запоминаем хорошо. Агата Кристи может называть свои романы хоть «Убийство Роджера Экройда», хоть «Смерть лорда Эджвера», совершенно не боясь потерять интерес читателей. Жертва есть данность, и он или она остаются с нами. Но как же быстро исчезает из нашей памяти убийца! Мы берем какой-нибудь детектив Агаты Кристи – благо их у нее целая куча – и удивляемся: А эту я читал? Дайте подумать. Она жертва, да, помню, но кто это сделал? Ну ничего не помню. Приходится заново перечитать добрую сотню страниц, и только тогда наконец вспоминаешь, кто же он такой – тот, кто отнял человеческую жизнь.

Такое же беспамятство переносится у нас и на Евангелия. Мы помним жертву. А того, кто его убил, – помним? Поди подойди к любому прохожему на улице да спроси: «А ну-ка, скажите, да поживей, кто убил Иисуса?» – и, смею предположить, этот человек не найдет что сказать. Так кто же был повинен в убийстве Иисуса Назорея? Кто виновник? Иуда Искариот? Фи! Он был орудием, соучастником. Он предал Иисуса – отдал в руки тех, кто разыскивал его, но не убивал. Тогда, может, это Понтий Пилат, римский прокуратор, приговорил его к смерти? Едва ли. Пилат лишь дал согласие. Он счел Иисуса не повинным ни в одном злодеянии и даже пытался отпустить его на свободу, предпочтя послать на крест Варавву[34], но перед лицом разгневанной толпы ему пришлось уступить. Пилат счел за лучшее пожертвовать невиновным, лишь бы не допустить мятежа. Так что он всего лишь смалодушничал и стал еще одним соучастником убийства, но собственно убийцей был не он.

Тогда кто? Римляне, если говорить в общем? Иисус был распят римскими воинами по римским указам в соответствии с римскими законами в римской провинции. Но разве кто-то хоть краем уха слышал о каком-нибудь таинственном убийце? Должны ли мы чисто догматически признать, что Сына Божьего убили безымянные прислужники давно канувшей в Лету империи, дабы утихомирить местное племя, склонное к бесчинствам? Если так, тогда неудивительно, что никто не помнит, кто это сделал.

Ах, ну да, конечно: Иисуса убили евреи! Знакомая песня, не правда ли? Кучка управляемых еврейских старейшин по сговору с римскими властями замыслила избавиться от своего назойливого соплеменника. (И мы по злопамятству почему-то возненавидели евреев, а не итальянцев – но почему? Какой позор!) Но даже если евреи и были повинны в этом, то кто из них конкретно? Как их звали? Мы знаем Каиафу, первосвященника. А кто еще? Больше ни одного имени. На самом же деле Каиафа, как Иуда и Пилат, был всего лишь соучастником. Евреи не могли открыто убить еврея – вспомним Десять заповедей! Каиафе пришлось искать других, кто был бы способен на такое. Так что он со своими сподвижниками-старейшинами науськал толпу – она-то и расправилась с Иисусом. Вот где собака зарыта: вина лежит на толпе. Если бы толпа потребовала освободить Иисуса и распять Варавву, такой исход обрадовал бы Пилата, Каиафа воспротивился бы такому повороту, а Иуде пришлось бы вернуть плату за предательство.