Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир

Гордону в эти дни вроде бы хуже не становилось, его болезнь внешне не прогрессировала. Что он чувствовал внутри, узнать было трудно, поскольку сам он не говорил и терпеть не мог, когда его спрашивали. Но в те несколько раз, когда я видел Джудит после Пасхи, она говорила, что ему настолько хорошо, насколько можно было надеяться.

Лучшим из этих случаев было июльское воскресенье, когда Пен устраивала в своем клэфемском доме прием; предполагался обед на открытом воздухе, но лето расстроило планы холодным ветром. Внутри оказалось намного приятнее, поскольку Пен приготовила подписанные карточки с местами за длинным обеденным столом и посадила меня рядом с Джудит, а Гордона по правую руку от себя.

Остальные гости запомнились смутно, в большинстве это были врачи разных специальностей или фармацевты, подобно хозяйке. Джудит и я, вежливо перемолвившись с соседями по сторонам, большую часть времени беседовали друг с другом, ведя два разговора одновременно, один вслух, один на языке взглядов; и прекрасно друг друга понимали.

Когда большая часть гостей покинула дом, Гордон, Джудит и я остались пособить Пен с уборкой того, что она определила как «за семь обедов — один ответ».

То был день, когда представилась естественная возможность коснуться друг друга, когда поцелуи и объятия, самые теплые, соответствовали случаю, когда весь мир мог наблюдать за Джудит и мной и не видеть между нами ничего, кроме прочной и спокойной дружбы: день, когда мне, как никогда, отчаянно захотелось быть с ней рядом.

С тех пор я видел ее еще дважды; оба раза она заходила за Гордоном в банк, поскольку они вместе куда-то собирались. Оба раза я выкраивал пять минут, чтобы побыть с ней, напряженно держась в рамках любезности — просто сослуживец Гордона, занимающий разговором его жену, пока сам Гордон разделывался с делами.

Жены, как правило, не приходили в банк: мужья обыкновенно присоединялись к ним там, куда они направлялись. Во второй раз Джудит сказала:

— Я не хочу часто так делать. Я просто хотела увидеть вас, если уж вы оказались поблизости.

— Я всегда здесь, — сказал я. Она кивнула. Она была сдержанной и спокойной, как всегда, одетая в скромное, но изящное голубое платье, открывающее жемчуга. Каштановые волосы блестели, глаза сияли, нежные губы тронула улыбка; и было в ней врожденное и неосознанное очарование.

— Я иногда... ну... испытываю жажду, — сказала она.

— А я так постоянно, — шутливо сказал я.

Она сглотнула.

— Просто бывает момент...

Мы стояли в вестибюле, не касаясь друг друга, в ожидании Гордона.

— Просто увидеть тебя... — Она словно не была уверена, понимаю ли я, но я понимал.

— То же самое со мной, — признался я. — Иногда думаю: прийти в Клэфем, постоять под окнами... Просто увидеть, как ты идешь в булочную.

Просто увидеть тебя, хоть на мгновение.

— Ты серьезно?

— Но я не прихожу. Ты ведь можешь послать за хлебом Гордона.

Она тихонько хихикнула, помня, что находится в банке; тут появился и муж, на ходу торопливо сражаясь с рукавами пальто. Я бросился помочь ему, а он сказал жене:

— Прости, дорогая, застрял на телефоне, знаешь, как это бывает.

— Я была очень рада, — она поцеловала его, — поболтать с Тимом. Великолепно. Ну, мы готовы?

Они отправились к своим вечерним радостям, помахали на прощанье и оставили меня тщетно разрываться на части.

Однажды в ноябре Гордон сказал в офисе:

— Не хотите ли прийти в воскресенье к нам на обед? Джудит говорит, что уже сто лет вас по-настоящему не видела.

— С радостью.

— Джудит сказала, что придет Пен.

Пен, моя подруга. Моя дуэнья.

— Отлично, — решительно сказал я. — Чудесно.

Гордон удовлетворенно кивнул и пожаловался, что, увы, не получится повторить прошлое Рождество, они с Джудит так радовались тогда. Они собираются к его сыну и невестке в Эдинбург, давно обещали; к сыну от первой, давно покойной жены и внукам, двойняшкам семи лет.

— Вы повеселитесь, — сказал я с завистью.

— Это маленькие горластые бандиты.

Зазвонил его телефон, тут же звякнул мой, и заимодавство пошло своим чередом. Надо бы и мне, подумал я, стать почтительным сыном и провести Рождество с матерью в Джерси, как она хотела, и мы будем смеяться и играть в трик-трак, и я, как обычно, опечалю ее тем, что не привезу с собой подругу, предполагаемую производительницу маленьких бандитов.

— Почему же, милый, — как-то спросила она меня несколько лет назад почти с отчаянием, — ты не выберешь одну из этих вполне приличных девушек и не женишься на ней?

— Ни с одной из них я не хотел бы провести всю свою жизнь.

— Но ты же спишь с ними?

— Да, мама.

— Ты чересчур привередлив.

— Должно быть, так.

— Ты не можешь вечно оставаться одиноким, — недовольно сказала она.

— У других сыновья умеют заводить себе постоянных подруг, иногда живут с ними многие годы, хоть и не женятся, так почему ты не можешь?

Я улыбнулся подстрекательству к тому, что когда-то называлось грехом, поцеловал ее и сказал ей, что предпочитаю жить один, но когда-нибудь найду совершенную девушку и полюблю навеки; и вот не успел я оглянуться, как нашел ее, замужем за другим.