Высокий глерд

— Это хорошо. Магия — трудная вещь. Чтобы овладеть хотя бы какой-то мелочью, нужно много и долго, как уже сказал, упражняться. Ты заметил, не бывает молодых магов?.. А про рожденных в деревнях и ставших магами уже с детства… просто легенды.

— Основанные на чаяниях простого народа, — подсказал я. — Как последняя надежда, последний вздох угнетенной твари. Могу рассказать про щуку в проруби, золотую рыбку или медный кувшин — это все от жажды получить все и задаром. Нет-нет, я буду качаться и качаться, никаких пьянок и бабс, кач и только кач, пока не получу хотя бы нубовский скилл…

Он вряд ли что-то понял, но мы все чаще ориентируемся на тон, жесты, мимику, а они у меня вполне адекватны, потому кивнул и сказал почти деловито:

— Это хорошо, что пришел… Я опустил не только руки. Когда хочешь начать?

— Сейчас, — ответил я.

Рундельштотта, к облегчению посетителей, увести из таверны оказалось довольно легко: пристрастие к вину не может победить более сильную страсть заниматься любимым делом науки и технического прогресса.

Еще по дороге он сказал с задумчивым удивлением:

— Я заметил, у тебя есть чувство опасности. Зачатки… Когда есть зачатки, то развивать намного проще! Такое зерно нужно только полить и дать время проклюнуться…

Я сказал нервно:

— А сколько это займет?.. Год, два?.. Меня тут за каждым углом ждут с вот такими ножами!

Он усмехнулся.

— Бодрит, верно?

Я посмотрел с подозрением.

— Вы всерьез? Я не воин, а Улучшатель! Да и то теоретик.

Он хохотнул, лицо на глазах розовеет, даже глубокие старческие морщины становятся мельче, а в глазах появился задорный блеск.

Его комнатка оказалась поменьше моей, что и понятно, он свой, а мне, как залетному, чей дом королева видела своими глазами, потому и выделили две большие комнаты, что и так почти оскорбление…

— Садись вон туда, — велел он, — держись за стол. Нет, одной рукой держись, а одной возьми вот это…

Я с подозрением посмотрел на темную, почти черную жидкость в склянке, похожую на сгущенную нефть.

— Сладкая?

— Даже не представляешь, — ответил он.

Я зажмурился и, стараясь не дышать, выпил эту гадость до дна, перевернул над открытой пастью, еще и последние капли поймал, пусть действует в полную силу.

Рундельштотт ухмыльнулся и торопливо отошел к стеллажу с манускриптами, где сразу же углубился в чтение.

Ушел, как я понимаю, потому, чтобы я не убил на месте: зелье оказалось настолько отвратительное, горькое, липкое, мерзкое, жжение началось сперва в глотке, потом захватило весь пищевод, а затем заполыхал желудок и все сорок метров тонких и толстых кишок, хотя теперь показалось, что у меня их вдесятеро больше.

Когда сумел выдохнуть, долго сипел и тряс одурелой головой, кое-как сумел протиснуть через схваченное судорогой горло:

— Это… слад… кое?

Он ответил, не отрываясь от чтения:

— В сравнении, все в сравнении… Хочешь, дам попробовать по-настоящему горького?

Я прохрипел:

— И… когда?

Он проворчал:

— Не торопись, всего через час пустит корешки, прорастет… Когда выйдешь за дверь, уже ощутишь, кто готов тебя убить, а для кого ты ничего не значишь.

— Я готов, — сказал я, — чтоб ничего не значил для всего мира! Это называется толерантностью.

— Слово какое-то поганое, — ответил он. — Потерпи, уже скоро. Начинай прислушиваться к себе.

Я пробормотал:

— Пока ничего не чую… Ничего… вам не хочется меня убить?

— Не сейчас, — ответил он. — Не мешай.

Я ждал, а он читал эти старые книги, кряхтел, делал какие-то выписки, а я все старался ощутить то, что должен, но пока что все на нуле, а это значит, что вблизи нет таких, кто желает мне смерти.

Правда, мы на верхушке самой высокой башни, до земли далеко, но кто знает, что почувствую там. Но уже, как ощущаю с учащенным сердцебиением, обострилось не только чувство опасности, но и все остальные. Гораздо лучше вижу все трещинки на противоположной стене, узорную паутину в верхних углах, громче стало сопение Рундельштотта, слышу даже хрипы в его груди…

Вскочил, подошел к единственному окну и начал высматривать прогуливающихся внизу во дворе женщин.

Рундельштотт поднял голову, посмотрел на меня искоса.

— Ну как, — поинтересовался он почему-то с иронией, — что-то чувствуешь?

— Начинает, — признался я.

Он хмыкнул.

— Сквозь одежду смотреть не сможешь, и не надейся.

— Да я не, — заикнулся я.

Он вскинул брови.

— Правда?.. Тогда ты просто чудо. Сквозь одежду нет, но если внимательно всматриваться в кого-то на расстоянии и вслушиваться, то можешь узнать что-то важное. Но это не все… хотя, может быть, и все. Трехлуние не делает человека магом…

Он начал рассказывать нехотя, но постепенно увлекся, да и я подхрюкивал наводящими вопросами, да еще и наполнил ему вином чашу и постепенно не столько узнал, как понял, что трехлуние увеличивает возможности выживания, однако воспользуешься ими или нет, зависит от попавшего под свет трех лун.