Высокий счет

Нет, не тогда. Смертельная опасность сейчас. Четыре раза Тоне приходилось ложиться в больницу, чтобы сохранить ребенка, что-то у нее было не в порядке. Они могут погибнуть — и Тоня, и Сергей. Может быть, пока Леонид запасается молоком и фруктами, он уже остался одиноким? Все это такое древнее, странное, не продуманное природой и до сих пор ничуть не измененное людьми! Ему до ужаса реально представилось, что Тоня уже погибла, лежит с лицом, настолько искаженным болью, что лишь по шрамику на щеке ее можно узнать!..

Он ринулся обратно в магазин, где, едва взглянув на него, все испугались и за Тоню, и за него самого. И только он бросил слово: «Телефон!», продавщица приподняла затертую локтями доску прилавка, пропустила его в служебную комнатку, где на столике, заваленном накладными, поблескивал черный аппарат.

— Все идет хорошо, — ответили из роддома. — Позвоните через час, могут быть новости. И не нужно так волноваться.

Голос был спокойный, Лене стало стыдно за свою слабость. Конечно, его Тоня молодец, сын будет великолепный! И сразу вздохнулось так глубоко, что в нос ударил слитный букет запахов селедки, сыра, ванили… Леонид заторопился на воздух, чтобы не было перед глазами пыльного стекла с частой и прочной решеткой. Он еще заставил себя позвонить на работу, предупредить, что не может прийти, потому что Тоня уже в больнице, новости ему обещают сказать лишь через час. И только тогда выскочил на улицу.

Вечером, когда совершенно изнемогший Леонид пришел в роддом не то в восьмой, не то в десятый раз, ему, наконец, сказали:

— Поздравляем, папаша. У вас родился сын, три кило семьсот.

— Ого, сколько!

Леонид не знал, какими родятся дети, ему не с чем было сравнивать, и он поразился: маленькая Тоня родила богатыря, это же страшно много, почти четыре килограмма! Ему остро захотелось подержать в руках своего Сережку, такого тяжелого парня! В крайнем случае, хоть издали взглянуть на него.

— Сестрица, пусть они подойдут сюда. Ну, пожалуйста!

— Ей нельзя вставать. Она не может.

— Ей плохо? Что-нибудь не так?

— Все так, ваша Тоня молодец. Ну, подождите вот здесь…

Она подвела его к стеклянной двери, занавешенной изнутри. Леня прислонился лбом к холодному стеклу и почувствовал, что переносица у него дергается. Скосил глаз: да, даже видно, как смешно она дергается. Дикость какая, у него сын, все благополучно, а нос вдруг начал прыгать!

Шторка отодвинулась, и сестра поднесла к стеклу какой-то белый, невероятно длинный сверток. Неужели Сергей такой долговязый? А лицо-то какое у него красное, маленькое-маленькое личико. Такое сморщенное, что Леня невольно передразнил сына, состроив уморительную гримасу. Медсестра широко улыбнулась. На лице у нее была марлевая повязка, но улыбка все равно вылезла наружу, а уж глаза и совсем смеялись.

Потом Леня писал восторженное письмо своей Тоне; еще раз опорожнив продуктовую сумку, соорудил новую передачу; вывел на песке перед окнами роддома: «Молодец! Я очень тебя люблю!» — и расписался, чтобы Тоня, когда она сможет подойти к окну, поняла, что это именно он, Леня, любит ее и знает, что она молодец. После этого началось нечто вообще несообразное: он почему-то подпрыгнул и зашвырнул пустую сумку на крышу двухэтажного корпуса роддома. Правда, очень обрадовался, когда, скользнув по крыше, сумка вернулась на землю. Древняя горбатая бабка, проходившая по улице, укорила:

— Ну чего хулиганишь, там люди мучаются!

— Бабушка, сын у меня! Мальчишка!

— Сам ты мальчишка, погляжу я. Сумку-то пожалей, пригодится, сюда еще наносишься, милок. Тут ведь как кому повезет…

— Уже, бабушка, родила! — не понял ее Леонид. — Три кило семьсот, понимаете, почти четыре кило!

И он помчался домой на пляж такой счастливый, что прохожие улыбались, глядя на него. И Негри, умница Негри, прыгала вокруг Леньки, смешно растопыривая лапы, что всегда было у нее признаком особенного восторга.

— Три кило семьсот! — рассказывал он утром шоферу попутной машины, потом Тугрову и другим ребятам из бригады. Совершенно ошалевший от счастья, он забыл, что ему и выходить-то нужно было в ночную смену: их бригада работала круглосуточно, чтобы скорее дать фронт работ монтажникам.

— Раз приехал, давай включайся, — сказал Тугров, — на ночь хотя бы я останусь…

— Сеня, что я буду один на пляже делать ночью? И сегодня-то намаялся. Давай, я пока похожу по нашему прессовому. В роддом позвоню, в штаб сбегаю… А ночью выйду.

— Дело твое.

И вот он у Леонида перед глазами — прессовый корпус. Каждый день Бойцов видел его мельком, торопясь к рабочему месту. Ну, еще в обед два прохода, тоже наспех. А сейчас Леонид идет по цехам неторопливо, подолгу останавливаясь возле каждой линии.

Стройными шеренгами, в затылок друг другу, выстроились прессы. Их массивные устои… Нет, ничуть они не массивные. Сейчас они раскрыты, распахнуты настежь зеленые и желтые дверцы, и за ними обнаружилось все тайное: белейшие шкафчики с трубопроводами и вентилями, разноцветные приборы и кабели.