Высокий титул

…На первом курсе культпросветшколы мне очень хотелось быть сильнейшим человеком на земле, этаким красавцем, с тренированным телом и крепкими мускулами. Я занимался боксом, знал кое-что из самбо и задирался со всеми, кого подозревал в чем-то против себя. Любил подраться в горсаду на танцах. И ногами, и кулаками, и головой. И меня лупили этим же. Словом, репутацию я себе создал не ахти, но при всем при этом не утратил интереса к учебе и к игре на баяне. Но когда оказалось, что я достаточно силен, во мне что-то сломалось. Мне стало скучно. Хуже того. Меня начали бить. И не кулаками, а улыбочками, всякими тихими словечками, даже аплодисментами (это, когда плюнешь на стену, а тебе: «Браво!») и рукопожатиями. Слова и улыбочки эти были умными, а я не мог давать сдачи. Тогда-то и выяснилось: чтобы уметь драться не только кулаками и не только за себя — нужно, оказывается, очень мало, нужно, во-первых — поумнеть, а во-вторых, — усвоить четыре элементарных понятия: долг и честность, жалость и верность…

…Вагон наконец мелко задрожал, дернулся в последний раз и остановился. Заспанная проводница объявила:

— Дальше не едем, выходите в оба конца вагона!

День второй

Тусклое февральское утро я встретил на привокзальной площади, рябившей ребристыми барханчиками спрессованного снега. Видимо, ночью был ветер. У автобусного павильона стояли автомашины самых разных марок. Тупорылые автобусы атаковывались пассажирами с чемоданами и мешками. Счастливцы усаживались в кресла и торопили шоферов. Неудачники стучали кулаками в двери и стекла, иные матерились и бежали к «газикам» и басовитым ЗИСам.

Автобус на Красномостье был уже переполнен. Водитель в черном полушубке и с полукруглой сумкой на груди звенел медяками и отрывал билеты, переспрашивая остановки. Он заметил мои усилия протиснуться в салон и предупредил:

— На мою шею можешь не рассчитывать — она у меня не плацкартная!..

Но я поставил свой чемодан на попа и сел на него:

— Мне до райцентра!

— До райце-е-нтра! — передразнил водитель. — Гони рубль тридцать за себя и рубль сорок за чемодан!

Я вложил в протянутую ручищу деньги, силясь понять, почему чемодан ценится дороже меня самого, а он сунул мне кусочки ленты и вздохнул:

— Жалко мне вас! — И шепотом: — Билетики-то в райцентре вернешь!

Я не видел этой тряской многоверстовой дороги. Автобус прыгал на бесчисленных выбоинах, его отчаянно заносило, пассажиры проклинали шофера, но тот и ухом не вел: цепко держался за баранку, зорко глядел через стекло на грязную, разбитую дорогу.

Однако ж в райцентре, выходя из автобуса, я перед самым шоферским носом разорвал билеты на мелкие кусочки. Тот мстительно сощурил глаза и обозвал меня «жлобом».

В длинном коридоре райисполкома я отыскал дверь с табличкой «Отдел культуры».

За столом сидел мужчина лет тридцати. Я представился. Он протянул мне руку:

— Заведующий отделом Чайкин, Леонид Владимирович.

Предложил мне сесть и стал читать мое направление. У него было выразительное лицо: выпуклый лоб, вздернутый нос, тонкие губы и четкий подбородок. А глаза ясно-серые, сосредоточенные. Брови темные, узкие, с изломом. Брови особенно выразительные — по их движениям можно определить настроение, догадаться, о чем думает или хочет сказать человек. Наконец Чайкин кончил читать, положил бумагу на стол, прихлопнул ее ладонью и прямо, весело посмотрел на меня:

— Баяном владеешь?

— Само собой!

— А ты попробуй! — он достал со шкафа коричневый футляр. — Тульский!

Я легонько прошелся по клавишам и «выдал» «Червону руту».

— Добро! — хлопнул ладонями мой слушатель. — Будешь работать худруком в районном Доме культуры!.. Директор там, правда, с дурью — наплевать!.. Его райисполкомовское начальство, туда из доротдела перебросило, а со мной, понимаешь, не посчитались… Но — до времени! А в Доме культуры я все равно каждый вечер бываю, так что… начальства у тебя хватит, в обиду не дадим! — Чайкин довольно хохотнул.

«Только этого еще мне и не хватало!.. Директор «с дурью» — днем, а умный завотделом — вечером… Ничего себе — житуха! Куда уж самостоятельней!..»

— Н-нет, — заколебался, — меня направили не к вам, а в Красномостье…

Видимо, ему не понравилась моя нерешительность — он досадливо поморщился:

— Послушай, если не хочешь худруком — поработай инспектором отдела, присмотрись… Идет? — И стал смотреть на меня пытливой требовательно.

И уже твердо я заявил:

— Не лежит у меня душа к райцентру!.. С малых лет!

Чайкин удивился:

— Ну ты дае-ешь! — и отвернулся к окну.

И была неловкая пауза. Потом, повернувшись, Чайкин еще раз пристально посмотрел на меня и улыбнулся. И была в этой улыбке симпатия, присущая только его лицу.

— А знаешь, в этом Красномостье великолепный народ! А клуб… Но мы к следующей зиме новый отгрохаем!

Зазвонил телефон. Чайкин снял трубку, говорил недолго, а потом сообщил:

— Председатель райсоюза всех обзванивает. Нужно отправить одну девчушку в Красномостье, так что не один ты туда новичком заявишься… Я сейчас в тот край председателю сельсовета позвоню, может, лошадку свою пришлет…