И посетила за эти полтора дня дедов дом почти вся деревня! Даже Ленкин муж-мелиоратор — и тот пришел!
Я никогда не думал, как встречусь с ним, о чем говорить буду. Не думал, но и не удивился визиту своего разлучника: пришел, и ладно! Чего уж!.. Все приходят сегодня!
Он был какой-то чистенький и хилый, жидкие агатовые волосенки на его узколобой голове были аккуратненько прилизаны. Перво-наперво он подошел ко мне и назвался Евгением. Я видел, как у него нервно дрожали тонкие крылышки хрящеватого носа и как самодовольно поджата, тоже тонкая, нижняя губа. Он отказался было пить, но на него насели гостеприимные гости, и Евгений все-таки выпил. Потом еще раз, а потом до тех пор, пока эта самая самолюбивая нижняя губа не отвисла, пока он не засуетился вдруг не в меру, не подсел ко мне и не предложил крепкую мужскую дружбу. Я не возражал: как говорят, «былое поросло быльем», а этот Евгений, может, вовсе неплохой малый. Ведь полюбила ж его Ленка-то!
Потом он плясал вместе со всеми, обнимал Прохора и что-то шептал ему — тот заходился в смехе и орал: «Точна-а-а!»
Наконец. Евгений подсел ко мне и заверил, что уже успел полюбить меня. Добавил к тому ж, что такому «орлу», как я, не жить в этой дыре.
— …Ведь не жить, а?
— Может, и не жить…
— Я и говорю! Я сразу по твоим глазам заметил, что ты умный парень, не продешевишь!.. А насчет дома — не волнуйся! Хочешь, я куплю его у тебя? Не обижу! Хочешь?
— Зачем же тебе дом-то второй?
— А продал бы?
— Как пить дать!
Тогда Евгений похлопал меня по плечу, прижался мокрыми губами к моему уху и доверительно зашептал:
— За цену не думай! Я подороже других дам!.. А домишко твой мне дозарезу на баньку нужен! С лесом сейчас, сам знаешь…
«Так вот зачем ты пожаловал?! Любовь… Дружба… Нужны они тебе, как собаке пятая нога!..»
Мне страшно захотелось стукнуть его. И уж ничем я не мог подавить в себе это желание, но в подсознании мелькнуло: «Убью же!»
Тогда я сгреб его за шиворот, почти вынес в сени и проводил с порога легким пинком. Евгений, как танцор в «ползунке», описал крутую дугу, но на ногах устоял и, уткнувшись лбом в забор, быстро выпрямился и дал стрекача…
На этом и кончилось мое вынужденное веселье. Вернувшись в дом, я как-то по-другому ощутил весь этот пьяный галдеж, мне захотелось остаться одному, и когда Прохор подлетел ко мне со стаканом, я отвел его руку:
— Баста, Прохор Семеныч! Спасибо за компанию и… гостям скажи то же самое…
Прохор вообще, кажется, не хмелел, и минут через десять горница опустела.
«Баньку ему!.. Баньку… Теперь десятой дорогой небось обходить меня будешь!..»
А проснулся опять рано. Сбегал к колодцу и ополоснулся до пояса ледяной водой. Однако ж голова трещала и на душе было муторно. Я прилег на заправленную койку, закурил…
Она вошла без стука, и я сразу узнал ее. Прав оказался Виктор: она в самом деле чертовски похорошела! Короткий цветистый халатик обхватывал ее до коленей, подчеркивая каждую линию тела. И на вид-то ей было лет двадцать, хоть и в ровесницах со мной ходила. Полногрудая и широкозадая, она проплыла по комнате легко и неслышно, остановилась у окна, уставившись на меня своими круглыми и синими, как голубиные яйца, глазами. Нет, это была уж не та Ленка, которая проводила меня семь лет назад в военкоматском дворе, — вся, от босых ног до замысловатой прически, она была женственна и была в этой женственности чуть ли не божественная красота!..
— Здравствуй! — у нее был такой же низкий и чуть властный голос.
— Здравствуй.
— А я иду… мимо. Дай, думаю, зайду… Столько не виделись…
— Да. Долго… Что ж, садись вон на стул, будь гостьей.
Она осторожненько присела на самый краешек стула и (я заметил это!) едва уловимым жестом небрежно откинула полу халатика.
«Ага. Принимать позы ты умела…»
Хлынули вдруг непрошеные (особенно сейчас!) воспоминания, последовательные и яркие, с мельчайшими деталями. Но это было, почему-то, непривычно и стыдно. Я хотел остановиться, но не мог, а вспоминал и вспоминал все, что было между нами семь лет назад, одновременно пытаясь обрести какое-то свое, сиюминутное настроение. И беспричинные слезы (а может, мне так показалось), подступившие к ее глазам, еще подробней усилили эти воспоминания, и хотелось мне встать, подойти и… Эх! Как вышло, так и вышло, и плевать мне на судьбу — я ее хозяин!..
Но сказал не то, что хотелось:
— А ты молодцом… Талия-то…
— Что?
— Что слышала.
— А-а-а…
— Ага.
Ленка тряхнула головой, завела руки за спину и, потягиваясь, повернулась ко мне боком.
«Не крутись. Вижу все: и линию груди твоей вижу, и ногу, и всю тебя…»
Но я опять сказал другое:
— Что зеваешь? Или недоспала?
— А вот и не угадал!.. О тебе думала… — Она силком улыбнулась.
Тогда я нарочито спокойно, даже слишком спокойно, предложил:
— Так иди ко мне ложись… Доспишь.
Она кокетливо погрозила пальцем:
— У-у-у, мужлан нахальный! Так прямо пришла и легла… Сама?!
«Так, так… Все по программе…»
— А что ж я — за руку подводить тебя должен? Ну не-е-ет!..
Она поняла, что я не шучу. Съежилась, запахнула халатик:
— По-твоему, я… я…
— Сколько я тебя помню, ты всегда была догадливой!