Очень скоро пришел Алешка. Потом еще несколько парней, Васька Жулик и Дина. Ребята уселись за домино, а Дина с Алешкой подошли ко мне. Тут-то и появился Афанасий Кузьмич с толстым, изрядно потрепанным портфелем. Став за трибуну, он немедленно начал колдовать над ним — замок явно не открывался. Васька Жулик подошел к лектору и участливо спросил:
— Опять, Кузьмич, оказия с замком?
— А, Василий Иванович! — выпрямился Проталин. — Здравствуй, голубчик!.. Как всегда, будь он проклят!
Васька снял телогрейку и положил ее на трибуну. Потом поплевал на ладони:
— Ты, Казьмич, дыхни, а я с им займусь…
Алешка засмеялся:
— Ну, теперь до восьми часов будут открывать этот хитрый портфель и, учтите, не откроют. Потом Афанс махнет на него рукой и передаст публике, а сам начнет заливать что-нибудь про Сибирь или Кавказ… Он на такие штучки мастак!.. А когда где-нибудь на заднем ряду портфель наконец откроют — лекция о Марсе!
Мы спустились по шатким порожкам со сцены и сели на первом ряду, а Дина побежала навстречу зашедшей стайке девушек, должно быть, у нее были уже знакомые. Девчонки затаились в полутьме зала. Они смеялись чему-то своему, но все же нарочито громко. Сухо, как выстрелы, хлопали костяшки домино. Наконец народ пошел дружно.
— Это через объявление твое! — комментировал Алешка.
Двери не успевали захлопываться. Шумно, с разговорами усаживались по местам. Кто-то из любителей «козла» торжественно завопил:
— Ры-ы-ыба!
Рядом со мной уселись трое согбенных старцев с ружьями двухстволками. Они были одеты в одинаково черные тулупы. Афанасий Кузьмич подошел к ним и поздоровался с каждым за руку, называя по имени и отчеству: Сергей Леонтьевич, Василий Харитонович и Мокей Ильич. Старики что-то довольно урчали в бороды, чинно поставив ружья меж ног, дулами кверху.
— Это что — охрана нашего лектора? — спросил я Алешку.
— Не-е-е… Сторожа. Дед Сергей и дед Мокей колхозные, а дед Василий — наш центральный. За ним числятся два магазина и сельпо… Они приходят на лекции всякий раз, потому что воров в Красномостье — днем с огнем!..
Афанасий Кузьмич посмотрел на часы, взял у Васьки портфель и передал его сразу на второй ряд. Сам встал за трибуной, подняв руки кверху, и скорбно склонил голову — ни дать ни взять новоявленный Христос. Затихло домино. Зал замер. Афанасий Кузьмич опустил руки и вскинул голову:
— Итак, товарищи, что мы имеем перед собой?
— Ничего! — дружно рявкнули первые четыре ряда.
— Правильно! — воскликнул лектор, как учитель, довольный коллективным ответом своих питомцев. — А если вдуматься, осмотреться, то мы увидим, что…
Посыпались тонны стали и нефти, пуды зерна и даже хлопка, которого наверняка никогда и никто не видел в Красномостье.
Минут пятнадцать слушали терпеливо и молча. Потом, откуда-то с задних рядов, покатился по клубу легкий шумок. Средние ряды стали шикать на задние — галдеж усилился.
— Есть! — заорал кто-то из угла.
Афанасий Кузьмич осекся, но даже удивиться не успел — к нему подскочил коренастый паренек и вручил открытый портфель. Лектор проворно извлек из недр его толстую тетрадь, надел очки и клюнул в тетрадь споим могучим носом. Земные дела и блага были позабыты. Теперь маститый оратор бойко читал об устройстве нашей Галактики.
А шум все нарастал и нарастал — Афанасия Кузьмича не слушали. И чем больше шумели, тем быстрее читал лектор, забирая все громче, точно соревнуясь со своими слушателями. А потом поднялся такой гам, что я не выдержал и, выскочив на середину «пятачка» возле сцены, во весь голос крикнул:
— Товарищи-и-и! — Замолчали разом. — Стыдно не уважать человека!..
Последним затих Афанасий Кузьмич и, когда я собирался сказать еще что-то, в смысле совести, он косанул в мою сторону и обиженно бросил:
— Вам не совестно мешать мне?.. А что касается уважения ко мне, то на этот счет я имею восемь почетных грамот! Да-с!
— Правильно! — хором откликнулись первые четыре ряда.
«Вот тебе раз! Пожалел на свою голову…» Афанасий Кузьмич читал целую вечность… Развязка случилась неожиданно. Уснул дед Василий. Спал он тихонько, и когда Афанасий Кузьмич стартовал на матушку-землю, из двухстволки деда Василия вырвался к потолку султан белого, вонючего дыма и пронзительно грохнул выстрел.
Какой-то миг стояла ошалелая тишина. Хватая ртом воздух, Афанасий Кузьмич пискнул по-заячьи жалобно, прижал ладони к груди и… рухнул на пол. И тут раздался жуткий девчоночий визг, захлопали, сиденья кресел — одни ринулись к выходу, другие — к сцене, окружив плотным кольцом бедного лектора. Два старичка-сторожа исчезли, остался один лишь дед Василий, у которого прыгала борода, а по щекам катились обильные слезы. Он, словно раскаленную, перекатывал с ладони на ладонь гильзу от двухстволки и причитал:
— Истинный крест, холостой! Истинный крест! Ить холостой жа!
— Кто? — спросил я.
— Да патрон этот!.. И дуло кверху!.. Я задремал и курок, стало быть, пальцем… А она… И-и-их!