Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Со стороны манежа подбежал брат Петр. Тяжело дыша от быстрого бега, он сказал Мишелю, что в экипаже часть офицеров арестована, удастся ли вывести моряков, сказать трудно. Засомневавшись в успехе, он предложил воротиться назад.

Мишель глянул на памятник Петру и вдруг обратил внимание на надпись «Petro primo Catharina secunda». [25]Долгое царствование Екатерины II, длившееся более трех десятилетий, показалось ему мгновением. Какой же исторической мерой измерят их восстание? Это будет зависеть от его исхода. Победа откроет новый период в истории России. Они станут «primo»… И им поставят памятник. А поражение обернется страшным горестным мигом — секундой! «Господи, какая чушь лезет в голову!» — усмехнулся Мишель и сказал брату:

— Ничего, мой милый, мы вышли — воротиться поздно! А вот ты беги обратно. Чего бы ни стоило, надо вывести моряков — без них мы пропадем! — обняв брата, которого флотские называли Бестужев-четвертый, он добавил: — От тебя, Petro quarta, теперь зависит, быть ли нам primo!

Проводив его, Мишель услышал крики с другой стороны каре. Обойдя памятник Петру, он увидел, что к заградительной цепи подъехал Милорадович верхом на лошади. Ему преградил путь Луцкий с ружьем в руках. Граф шпорил лошадь, но та, боясь штыка, кружила на месте, привставая на дыбы.

— Что ты, мальчишка, делаешь? — закричал генерал.

— Изменник! — дерзко ответил Луцкий. — Куда девали шефа нашего полка?

Милорадович замахнулся шпагой, однако ударил но Луцкого, а лошадь. Она взвилась на дыбы и помчалась к каре. Луцкий было прицелился вслед, но опустил ружье.

В полной парадной форме, с голубой андреевской лентой на груди, в белых панталонах и ботфортах, генерал сидел в седле, как влитой. Вид у него грозный, величественный. Кое-кто из солдат оробел и отдал честь, но большинство продолжало шуметь. Милорадович крикнул «Смирно!», выждал, когда немного стих шум, и начал:

— Солдаты! Кто из вас был со мной под Кульмом, Люценом, Бауценом?

Полное молчание в ответ.

— Слава богу! Здесь нет ни одного русского солдата! Ну а вы, господа офицеры, вы-то должны знать меня! — не дождавшись ответа, он перекрестился. — Бог мои, благодарю тебя! Здесь нет ни одного русского офицера! — Картинно вынув шпагу, он потряс ею. — Эту шпагу подарил мне цесаревич Константин. «Другу моему Милорадовичу!» — прочитал надпись на ней. — Могу ли я быть изменником своему другу и брату своего царя?..

Мальчишки, буяны, разбойники, мерзавцы, осрамившие русский мундир, военную честь! Вы — грязное пятне России! Преступники перед царем, отечеством и богом… Далее он стал требовать, чтобы все немедленно пошли за ним, и тем, кто выполнит приказ, обещал полное прощение.

— Как бы не уговорил солдат, — сказал Александр Бестужев.

— Оставьте солдат в покое! — крикнул Оболенский.

— Почему же мне не поговорить с солдатами? Тогда Оболенский выхватил ружье у одного из солдат и с возгласом «Прочь!» начал тыкать лошадь штыком, ранив при этом и всадника. Михаил Бестужев приказал открыть огонь, но перед залпом ружей грянул выстрел из пистолета. Пуля Каховского попала в грудь генерала. Милорадович повалился с лошади, адъютант Башуцкий еле успел подхватить его грузное тело.

ЭМИЛЬ ШЕРШНЕВ

Проснулся Бестужев, когда на улице было светло. Казакевич уже уехал. С кухни доносились чьи-то голоса.

— Как же ты говорил? Неужто по-французски знаешь?

— А как же! По-ихнему еще на «Ла фортэ» говорить начал, когда в Европу шли, а там за два года плена — и вовсе. Да у французов много слов наших — револьвер, рикошет. Штаны у них — панталоны; шляпа — шапо. И имена схожи, я вот здесь Емельян, а у них — Эмиль…

Бестужев поднялся, вышел из комнаты. Два солдата, которые вчера рубили дрова, поздоровались и начали надевать шинели. Когда они вышли, Эмиль буркнул:

— Расселись, серосуконники. Это я со скуки с имя.

— Узнаю матроса, но стоит ли перед солдатом нос драть?

— Солдат он солдат и есть, не чета нам — флотским…

Пока Бестужев ел, Шершнев продолжал свое:

— Флот завсегда первый. На смотрах сначала наши стоят, потом кавалерия, антилерия, а уж на самом краю — пехота.

— Это смотря с какого края глядеть, — усмехнулся Бестужев. — Давно ли на флоте?

— С двадцать четвертого. На «Проворном» начал.

Услышав название фрегата, Бестужев замер от удивления.

— Первое плавание, как первую бабу, всю жизнь помнишь. А мне повезло — офицеры попались хорошие, обходительные. Никто не дрался. Лермонтов, братья Беляевы, братья Бодиско. У Дмитрия Николаевича Лермонтова брат Михаил Никрлаевич был, стихи сочинял. Небось слыхали, про Бородино написал?

— Не он, а его племянник — Михаил Юрьевич.

— Но лучше всех на корабле был Николай Александрович Бестужев…

Тут Михаил не выдержал и сказал, что это его брат. Эмиль всплеснул руками:

— Господи! Бывает же такое! Жив ли он?

— Умер два года назад.