Высоко в небе лебеди

«Какой ты маленький у меня, прямо — ребенок, — лаская, говорила ему Светлана Васильевна, — и ты мне таким нравишься. С тобой поэтому жить, наверное, тяжело. А вот с Кирзухиным легко. Кирзухин на все смотрит иначе…»

Слыша про Кирзухина, Виктор, заранее его возненавидевший, замолкал и отворачивался.

«Ну, не буду о Кирзухине, не буду, — смеялась Светлана Васильевна, — к нему нельзя ревновать, потому что он — Кирзухин… Все, все, кончаю о нем».

Лида после ссоры с Виктором почти не разговаривала; размолвки случались и раньше, но тогда они оба уже через какой-то час искали зацепку, чтобы все вернуть в прежнее русло; теперь же Лида вела себя так, словно все ей было глубоко безразлично, и это, как чувствовал Виктор и что пугало его больше всего, не было игрой.

В субботу, после первого урока, его вызвал к себе директор школы. Он с настораживающей тщательностью прикрыл дверь и, в упор глядя на Виктора, сказал:

— Слушай, Виктор Павлыч, я уж тебе без разных подходов, напрямик. Как мужчина мужчине скажу: твоя жена погуливает с нашим зоотехником.

— Как?.. — Виктор ошарашенно опустился на стул.

— Очень просто: откроет клуб, а сама уходит с ним часика на два…

— Не может быть!.. Лида!.. Это наговоры.

— Ну пусть так, — миролюбиво согласился директор, — ты уж, Виктор Павлыч, будь добр, прекрати их. В деревне живешь. Тут все на виду. А ты — учитель. С тебя спрос выше.

Виктор и вечером и в воскресенье утром пробовал заговорить с Лидой, пытался намекнуть ей, что она «ведет себя не совсем правильно», но жена отмалчивалась.

— Уже вся деревня говорит о том, что ты имеешь какие-то странные отношения с зоотехником! — сорвался Виктор.

— Плевать мне на всех! — криво усмехнулась Лида.

— Ну, знаешь!.. — Виктор даже поперхнулся от неожиданности.

— Мне надоело. Понимаешь, н а д о е л о!.. Я окончила механический техникум, а тут превратилась в уборщицу и киномеханика по совместительству. Ты вечно торчишь в школе. Даешь ученикам какие-то сверхпрограммные задания. Они у тебя пишут рефераты. Ты их словно в академики готовишь. В роно тебя хвалят, а в деревне над тобой посмеиваются. Не понимают твоих благих намерений!.. И если ты своей дурацкой тягой делать больше, чем тебе позволяет зарплата, метишь в деревенские сумасшедшие, то меня к этому не примешивай!

— Разве я так уж много делаю? — как Виктор ни вымучивал из себя раздражение, на него нашла апатия.

— В каждую дырку лезешь. А другие учителя тебя похваливают, а за глаза посмеиваются. Мне все это надоело. Мне хочется своей квартиры, спокойной размеренной жизни. Ты можешь мне ее дать?

— Мне кажется.

— Катись ты со своим «кажется»! — Лида резко оборвала мужа. — Я хочу того, что имеют другие, что я обязана иметь. Кстати, он работает вдвое меньше тебя, но получает почти втрое больше. Имеет отдельную двухкомнатную квартиру и «Жигули». И давай кончим этот разговор. Ты живи со своей… а я буду отводить душу так, как мне хочется.

Мать многое поняла в тот первый и последний приезд. Виктор смотрел на ее тонкие, почти прозрачные в запястьях руки; вроде совсем недавно они его гладили, качали… «Как много прошло времени, как ужасно много!» — почти с отчаянием думал он и страдал от сознания того, что еще ничем не порадовал мать и что еще было страшнее — редко вспоминал о ней в последние годы, погруженный в свои заботы и тревоги.

— Витя, ты уж извини, наверное, на меня что-то нашло, — мать грустно и светло улыбнулась, — я перечитывала твои школьные сочинения. Они лежат в гардеробе, среди моих вещей. Я перебирала их и нашла…

— Не надо, мама! — умоляюще посмотрел на нее Виктор. — Я знаю, что мельчаю, тупею, наверное… То пытаюсь вырваться из этой суеты, то тону в ней. Но страх заставляет опять выкарабкиваться наружу…

— Витя, что ты, Витя! У тебя просто скверное настроение, — мать поспешно потянулась к голове, словно собиралась поправить съехавшую набок прическу; в эту минуту ей хотелось, чтобы сын, как прежде, доверчиво прижался к ней и замер, а она бы развеяла все его обиды, — так часто бывало в детстве; потом они садились за стол и вместе мечтали: куда поедут летом?.. Прикинув, что на юг денег не хватит, они, хотя им давно уже надоела деревенька со странным, многообещающим названием Большая Еловая, хотя в округе на пять километров ни одной ели не росло, весело говорили: «Поедем к родне». В Большой Еловой жил двоюродный брат матери.

Находясь в плену нахлынувших воспоминаний, Виктор порывисто повернулся к матери и тут же понял, что если даст волю чувствам, то уж не остановится, расскажет обо всем и этим окончательно расстроит ее, и без того измотанную болезнью.

— Ты, Витя, не жалей меня, — словно читая его мысли, тихо попросила его мать, — мне жить недолго осталось. Я много лет работаю в больнице. Последний анализ взяла у себя две недели назад. Даже не стала показывать врачу. Зачем заставлять людей говорить неправду из сострадания… Ты счастлив, Витя?