Высокое напряжение

Он взял себя в руки, сел в кресло и закурил сигарету. Ну, опоздал, мало ли что… С кем не бывает? Тем более, к нему родственница приехала – дальняя родственница и, судя по всему, молодая. Да и родственница ли еще… А может, он решил отвезти ее на седьмой объект с утра пораньше – красиво, на джипе, чтобы произвести на девчонку впечатление, – и просто чуть-чуть не рассчитал время? Да, все это были вполне логичные предположения, но вот беда – Бекешин в них не верил. Ну ни на грош! Уж слишком все это было естественно и потому абсолютно непохоже на старину Фила с его доходящей до педантизма пунктуальностью и идиотской честностью. Даже если бы ему приспичило покатать девчонку по Москве на джипе с кожаным салоном, он бы выбрал минутку, чтобы позвонить Бекешину и предупредить, что задержится. Это как минимум…

Он снова посмотрел на часы и понял, что дело плохо. Филатов опаздывал уже на тридцать пять минут, а в офисе, помимо всего прочего, ждали дела – много дел, черт бы их побрал. “Дружба дружбой, – решил Бекешин, – а служба службой. Я тебе покажу молодых родственниц, кобелина ты этакий”.

Он взял со стола трубку мобильника и по памяти настучал указательным пальцем номер. В трубке потянулись длинные гудки, и чем дольше они тянулись, тем сильнее сосало у Бекешина под ложечкой. Когда стало совершенно очевидно, что трубку никто не возьмет, Бекешин сбросил набранный номер и задумчиво почесал щеку антенной мобильника.

«Оба-на, – сказал он себе. – А ведь дело пахнет керосином. Может, он уже давно остыл, а я ему названиваю, теряя на это драгоценное время…»

«Ладно, – решил он. – Черт с ними, с делами. Похоже, все завертелось без нашего участия, и в такой ситуации сидеть и ждать с моря погоды – самое худшее, что только можно себе вообразить. Я тут сижу, а этот его Палач, очень может быть, уже лезет по пожарной лестнице на крышу со снайперской винтовкой в зубах. Надо бросать все и ехать к старику. Может быть, убрав Фила, этот козел успокоится и оставит, наконец, меня в покое. А если нет, если мне хоть что-то не понравится – хоть одно слово, один косой взгляд, – выбью старому подонку его вонючие мозги и рвану на все четыре стороны, только меня и видели…»

«Давно пора, – пропищал в его голове посторонний тоненький голосок – тот самый, что однажды спас его от верной тюряги, помешав пристрелить Филатова. – Ждать дальше – значит испытывать судьбу. Хочешь испытать судьбу, старик? Рецепт простой. Засунь в задницу гранату, выдерни чеку и подожди четыре секунды – а вдруг не взорвется? Или стань на рельсы перед идущим грузовым составом, закури сигаретку и с этаким ироничным прищуром посмотри на тепловоз – а вдруг испугается и свернет? Давай, рискни, чего там… Двум смертям не бывать, правда?»

Он решительно потушил в пепельнице сигарету, решительно поднялся и очень решительно взял со стола “ругер”, мимоходом подумав, что раньше чертова железяка мирно лежала в дальнем углу шкафа под грудой полотенец и салфеток, а теперь вот болтается по всей квартире и все время находится под рукой наравне с телефоном и зажигалкой, как будто он не бизнесом занимается, а служит в полиции какого-нибудь Лос-Анджелеса, и не просто служит в полиции, а снимается в сериале про полицию – в одном из тех, где все время взрываются автомобили и бензоколонки, а бандиты бесперечь палят в полицейских из автоматического оружия. “Факн шит”, – пробормотал он, подражая голосу Аль Пачино, проверил барабан револьвера и затолкал оружие за пояс, прикрыв полой пиджака.

Он спустился вниз, пересек мощенный брусчаткой внутренний двор, все время чувствуя себя взятым на мушку, вышел на улицу и свернул за угол. Крытая платная стоянка, на которой ночевал его “чероки”, была расположена в двух кварталах, и он совсем не удивился, обнаружив, что джип стоит на месте с холодным движком. Филатов не вышел на работу, не позвонил и даже не ответил на его звонок, и из тысячи возможных причин Георгий выбрал одну, наиболее вероятную: старина Фил впервые в жизни сплоховал и получил пулю в затылок.

«Вот странно, – подумал Бекешин, садясь за руль. – Я же сам этого хотел, я мечтал об этом почти месяц, я делал все от меня зависящее, чтобы он поскорее откинул копыта, а теперь вот чувствую себя так, словно меня нагишом высадили на верхушку айсберга – холодно, неуютно, страшно, а вокруг полно белых медведей, и все голодные, и все облизываются…»

Он снова посмотрел на часы и торопливо завел двигатель. Нужно было торопиться. Часы показывали без чего-то десять, а это означало, что у него есть уникальный шанс поговорить со стариком с глазу на глаз без опасности быть подслушанным, записанным на пленку и вообще замеченным. Ровно в десять Горечаев совершал часовой променад по одной и той же аллее парка – изо дня в день, из года в год, в любую погоду и невзирая на любые обстоятельства. “Ничего, – подумал Бекешин, выводя джип со стоянки. – Это будет твоя последняя прогулка, старый козел…"