Высокое напряжение

— Таничев по пути в «адрес» зарулил, у него где-то тут «человек» живёт. Вовчик в горпрокуратуре, за какой-то старый «глухарь» поехал отчитываться, а мичуринцы с хозяином сидят у нас.

— Хозяин что?

— Да ничего, — сплюнул Гончаров.

— Понятно.

Оба ещё с минуту повздыхали. Строить версии вслух для демонстрации своей находчивости и дедукции они не хотели, поэтому предпочитали молчать.

Приехала спецмашина из морга. Санитары, положив на носилки тело Юры, накрыли его простыней и вынесли из квартиры.

— Ключи нашли? — вновь обратился Паша к Казанцеву.

— Да, в куртке.

Из второй комнаты выглянул один из экспертов:

— Мужики, гляньте, чего надыбал.

В руках он держал обыкновенный одноразовый шприц с бурыми разводами на внутренней поверхности.

— Под диваном, вон там валялся. Судя по всему, давно — пыли многовато. Я упакую на всякий случай…

— Давай.

Паша ещё раз бегло осмотрел комнату, несильно стукнул кулаком по испачканной стене и зло прошептал, обращаясь непонятно к кому:

— Тьфу, бля…

* * *

Таничев постучал в дверь, хотя на косяке имелся звонок. Это было заранее оговорено — «на случай незапланированных визитов». У «человека» мог кто-нибудь быть, и, позвонись Таничев, хозяину пришлось бы открывать, а когда постучат, можно сослаться на соседских ребятишек, постоянно мешающих мирному отдыху.

«Человек» был один. Он осторожно приоткрыл дверь, оставив щёлку в два пальца шириной, и, наконец убедившись, что не ослышался, впустил Таничева, после чего запер замок на два оборота.

Петрович, не снимая ботинок, знакомым путем прошёл на кухню, вытащил из-за пазухи купленную в ларьке бутылку «Пшеничной» и сел на шатающуюся табуретку.

— Закусь найдёшь?

«Человек» кивнул, покопался в небольшом стареньком холодильнике, извлёк из него горбушку варёной колбасы и миску с квашеной капустой. Затем достал из полиэтиленового пакета полбуханки чёрного хлеба и присоединил к имеющемуся ассортименту.

Два граненых стакана дежурно стояли на белом кухонном столе. Таничев зубами сорвал пробку с бутылки и наполнил стаканы до половины.

— Давай, за встречу.

Оба, не чокаясь, опрокинули водку, крякнули и закусили капустой. Петрович достал измятую пачку «Беломора» и, закурив, небрежно бросил её на стол.

«Человек» сел на вторую табуретку и тоже прикурил, затушив спичку пальцами разрисованной наколками руки.

— Как жизнь?

— Живу. Тебя что не видно давно?

— Я перешёл из отделения.

— Повышение?

— Не сказал бы. Так, профиль другой. Ты-то где? Всё в магазине?

— Там. Мне хватает. И с харчами всегда. Импорта, правда, много стало, дорого. Доллар растёт, тырить рисково, кто заметит — настучит. Могут вытурить.

— Что нового в районе?

— А что у нас нового? Витька рыжий сел за «карман», Танька-Катастрофа коньки кинула — «красной шапочкой»[3] объелась. А так, пустота… Водка «Распутин» — один раз вверху, второй — внизу…

— Твоя-то где?

— На работе ещё. Скоро должна. Тоже какая-то стала. Придёт, и к телеку сразу — Барбар всяких смотреть. Хоть выкидывай.

— Кого, её?

— Телевизор.

— Ясно.

Таничев плеснул в стаканы, и оба повторили заплыв на короткую дистанцию.

— Ты что, по делу?

— Да так, мимо шёл, решил навестить.

— Говори… Стареешь ты, Петрович. Последний раз веселее был.

— Можно подумать, старость влияет на настроение. Ты, что ль, не стареешь?

— По мне не так заметно. А тебе полтинник дать можно.

— Пустые разговоры. Сколько написано на роду, столько и протяну. Я, слышь, чего говорю? Парня на Вишнёвке зарезали, восемнадцать лет. Знаешь чего?

— Когда?

— На днях, скорее всего, в пятницу.

— На улице?

— В хате. В восьмом доме, в пятой квартире. Комнату снимал. Студент. Вернее, поступал. Не поступил.

— Не слышал. За что?

— Откуда я знаю? Сейчас за стоху рваную пришить могут.

— Да, беспредела много. Не завидую я вам, Петрович.

— А, — махнул рукой Таничев. — Людей жалко. И убитых, и живых. Обидно, что всё хуже и хуже — просвета нет. Да ладно. Ты это, крючки закинь. Вдруг где клюнет.

— Поспрашиваю. Пятая квартира? Филиппыч, что ли, дачник?

— Дачник. Знаком?

— Так, у ларька иногда словечком перекинемся.

— Он сейчас в городе зависнет. Перекинься с ним. Может, что не договаривает?

— Увижу — поспрашиваю.

— Поосторожней только. Хотя… Чего тебя учить, сам грамотный. Вот телефончик, отзвонись.

— Так где ты сейчас? В Большом доме, что ли?

— В вытрезвителе.

— Где?!

— В вытрезвителе. Там дверь такая сзади. Но лучше звони. Нечего тебе там светиться лишний раз. Всё, бывай. Не забудь насчёт пацана. Надежде привет.

Таничев затушил окурок и поднялся:

— Слухи пойдут. Вот и послушай.

Кивнув напоследок, Петрович вышел за дверь и вновь полез за «Беломором», но вдруг вспомнил, что забыл его на кухонном столе. Но возвращаться не стал. Плохая примета.

Постояв ещё пару секунд, он быстро сбежал по лестнице в жаркий питерский вечер.

Человек, с которым он беседовал, когда-то был приговорен к расстрелу за ограбление привокзального магазинчика. Ограбление. С убийством. Верховный суд заменил расстрел пятнадцатилетним заключением. Сейчас человеку было сорок.

ГЛАВА 4