Высокое окно

— Молчит как рыба. Хитрая, шельма. Ничего не можем с ней поделать. В общем, чистая работа, не придерешься. Вы, надеюсь, возникать не станете? У вас свое дело, у нас свое. Вы меня поняли?

— Она, кстати, тоже высокая блондинка. Может, и не первой свежести, но все же высокая блондинка. Возможно, Палермо она и устраивает?

— Черт, как это я не подумал. — Бриз задумался, но потом отогнал от себя мою идею: — Не похоже, Марло. Класс не тот.

— Никогда не известно, как она будет выглядеть, если помоется и протрезвеет. Класс имеет обыкновение растворяться в алкоголе. Вам от меня больше ничего не нужно?

— Вроде бы нет. — Его сигара целила мне прямо в глаз. — И все-таки я бы послушал вашу историю. Хотя настаивать теперь я, пожалуй, не имею полного права.

— Как это благородно с вашей стороны, Бриз, — сказал я. — И с вашей, Спенглер. Желаю вам обоим всего самого наилучшего.

Когда я выходил из комнаты, они следили за мной, разинув рты.

Я спустился на лифте в большой мраморный вестибюль, вышел, сел в машину и выехал с полицейской стоянки.

24

Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая была бы точной копией викторианской гостиной, если бы не шведское бюро красного дерева, религиозный триптих в позолоченных рамках и большое распятие слоновой кости. Полукруглый диван, старинные стулья с резными спинками и тонкими, кружевными салфетками на подлокотниках. На серо-зеленом мраморном камине часы из золоченой бронзы, в углу тикают старинные напольные часы, а на овальном столе с мраморной крышкой и изящными резными ножками красуются искусственные цветы под стеклянным колпаком. На полу — толстый ковер с цветочным узором. Даже горка со старинной посудой: фарфоровые чашечки, статуэтки из стекла и фаянса, всевозможные вещицы из слоновой кости, разноцветные блюдца, набор старинных солонок причудливой формы и другие безделушки.

На окнах — длинные кружевные занавески, но сторона южная, и в комнате много света. Как раз напротив — окна той самой квартиры, где был убит Джорж Энсон Филлипс.

Внизу залитая солнцем пустая улица.

Высокий итальянец со смуглой кожей и красивыми пепельно-седыми волосами прочел мою визитную карточку и сказал:

— У меня есть двенадцать минут. Что вы хотели, мистер Марло?

— Это я нашел вчера труп в доме напротив. Убит мой друг.

Он внимательно изучал меня своими холодными глазами.

— Люку вы сказали иначе.

— Люку?

— Управляющему. В моем доме.

— С незнакомцами я особенно не откровенничаю, мистер Палермо.

— Правильно. Но я ведь тоже незнакомый, а?

— Вы человек влиятельный, с положением. С вами можно иметь дело. Вы вчера меня видели. Описали меня полиции. Очень точно, как они говорят.

— Si[5]. Я хорошо вижу, — сказал он совершенно спокойно.

— Еще вы видели, как из дома вышла высокая блондинка.

Опять пристальный взгляд.

— Не вчера. Два-три дня назад. Я вчера говорил полиции. — Он щелкнул длинными смуглыми пальцами. — Полиции, да!

— А вчера вы видели посторонних, мистер Палермо?

— Можно заходить и выходить через черный ход. Есть запасная лестница на втором этаже. — Он взглянул на часы.

— Тогда понятно. Скажите, сегодня утром вы видели Хенча?

Его глаза лениво пробежали по моему лицу.

— Вам сказали в полиции, да?

— В полиции мне сообщили, что вы уговорили Хенча признаться. Сказали, что он ваш друг. Близкий или нет, они, конечно, не знают.

— Хенч признался, да? — Палермо вдруг ослепительно улыбнулся.

— Да, только Хенч никого не убивал.

— Нет?

— Нет.

— Интересно. Продолжайте, мистер Марло.

— Его признание ничего не стоит. Вы заставили его признаться, потому что вам так выгодно.

Палермо встал, подошел к двери и позвал:

— Тони!

Опять сел. В комнату вошел коренастый итальянец мрачного вида и сел у стены на стул.

— Тони, этот человек — мистер Марло. Вот его карточка.

Тони подошел, взял карточку и вернулся на свое место.

— Хорошенько посмотри на этого человека, Тони. Ты его не забудешь, да?

— Можете не беспокоиться, мистер Палермо, — заверил его Тони.

— Он был ваш друг, да? Хороший друг, да?

— Да.

— Плохо. Да. Плохо. Я вам кое-что расскажу. Друг есть друг. Поэтому и расскажу. Но вы никому не говорите. Фараонам не говорите, хорошо?

— Хорошо.

— Вы мне обещаете, мистер Марло? Вы не забудете?

— Не забуду.

— Тони, он тебя не забудет. Вы меня понимаете?

— Понимаю. Все, что вы мне расскажете, останется между нами.

— О’кей. Так вот. Я из большой семьи. Много сестер и братьев. Один брат очень плохой. Почти как Тони.

Тони хмыкнул.

— Да. Этот брат жил очень тихо. В доме напротив. Должен был уехать. Вдруг приехала полиция. Нехорошо. Будут задавать много вопросов. Нехорошо для дела, нехорошо для моего плохого брата. Вы понимаете?

— Да, понимаю.

— Ну вот. Хенч совсем плохой, но бедный, пьяный, без работы. За квартиру не платил. Но я имею много денег. Я ему говорю: «Слушай, Хенч, ты признаешься. Потом заболеешь. Две-три недели будешь болеть. Потом пойдешь в суд. Я тебе найду адвоката. На суде будешь все отрицать. Скажешь — пьяный был. Фараоны в дураках. Судья тебя отпустит, ты придешь ко мне, я тебе помогу. Хорошо?» Хенч говорит: «Хорошо» — и признается. Вот и все.