Высота

— Кузьминична, встаньте… — Григорий подскочил к няне, склонился над ней, пытаясь помочь подняться, но расслабленное тело ей уже не повиновалось. А когда Григорий поднял руки няни в расчете, что она обнимет его за шею и он поможет ей встать, руки ее, словно плети, скатились с плеч Григория. «Удар», — пронеслось в голове Григория. Обняв няню, он осторожно поднял ее и, видя, что ноги не держат ее, на руках перенес на диван. Дышала она тяжело, с хрипом, взгляд затуманенных глаз остановился на одной точке. Впервые в жизни Григорий видел лицо-маску. Слова «инсульт» и «инфаркт» он слышал и знал, что это тяжелые недуги, но как они протекают и как ведет себя человек при этих болезнях, он не имел ни малейшего представления. И вот теперь, когда несчастье случилось у него на глазах, он был твердо уверен, что у няни инсульт.

— Няня, ты меня узнаешь? — почти кричал Григорий, склонившись над Фросей и глядя в ее затуманенные глаза. — Ну, скажи что-нибудь, милая, или хотя бы кивни.

Фрося, слегка приоткрыв рот, что-то промычала в ответ, но слов Григорий разобрать не мог.

«Скорая помощь» приехала быстро. Уже немолодая женщина-врач, осмотрев больную, кивнула двум пришедшим с ней санитарам:

— Носилки.

А когда за санитарами закрылась дверь, врач спросила:

— Когда это случилось?

— Двадцать минут назад. Что с ней, доктор?

— Глубокий инсульт. С параличом конечностей и речи.

— Отойдет?

— Вряд ли. К тому же возраст…

— Куда вы ее положите?

Врач куда-то позвонила и согласовала с дежурной службой «Скорой помощи» место госпитализации больной.

— В Первую градскую. Это на Большой Калужской.

— А какое отделение?

— Пока неизвестно, там все забито. Справитесь в приемном покое. — Пока санитары укладывали Фросю на носилки, врач на клочке бумаги написала номер телефона приемного покоя Первой градской больницы и протянула его Григорию: — Какие-либо контакты с больной сейчас бесполезны: глубокое поражение центров головного мозга.

Григорий склонился над няней и, глядя ей в глаза, в которых навсегда поселилось равнодушие к жизни и безразличие ко всему, что когда-то волновало, радовало и огорчало ее, произнес:

— Прощай, няня… Может быть, больше не увидимся. Послезавтра я хороню деда и возвращаюсь на фронт. Ты меня слышишь, няня?

Ни одна морщинка не шевельнулась на лице Фроси.

— Не терзайте себя, товарищ лейтенант. Ей теперь уже все равно.

Вслед за санитарами, вынесшими на носилках больную во двор, спустился и Григорий. И когда «скорая» скрылась из виду, он еще долго стоял посреди двора, глядя в темный проем арки. На плечи его, он был в одной гимнастерке, на обнаженную голову падали большие мохнатые снежинки.

К нему подошел старик, который с полчаса назад пилил со старухой дрова. Покашливая в согнутую ладонь, несмело спросил:

— Что с Кузьминичной-то?

Григорий стоял неподвижно, словно не слышал вопроса.

— Вчера вечером заходила к нам, ребятишкам пряники принесла. Такая шустрая была… Про вас все рассказывала. А тут вдруг вон что…

Чтобы не обидеть старика и что-то ответить ему на его сочувствие, Григорий повернулся к нему:

— Заболела Кузьминична. Тяжело заболела. Удар с ней. Увезли в Первую градскую больницу.

Старик хотел сказать что-то еще, но слова его были оборваны надрывной сиреной со стороны Арбата. Вслед за сиреной, разнесшейся по переулкам, послышались берущие за душу тревожные слова из рупоров: «Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..» Эти слова гнали москвичей в подвалы, в подземелье станций метро, в места, где опасность от воздушных налетов немецких бомбардировщиков была наименьшей. А снег, уже сильный, все падал и падал на голову и плечи Григория.

Первое, что сделал Григорий, поднявшись в квартиру, — это дозвонился в президиум Академии наук и узнал фамилию председателя комиссии по организации похорон академика Казаринова. «Саркисов… Саркисов… Кажется, этого ученого я знаю, он бывал у нас… Эта фамилия в нашем доме когда-то звучала». Григорий пытался восстановить в памяти образ ученого, тоже, как и дед, физика, но ему это не удавалось. И когда он наконец с трудом дозвонился до Саркисова и сообщил ему, что на похороны прибыл с передовой внук академика Казаринова лейтенант Григорий Казаринов, из трубки понеслись старческие всхлипы:

— Гриша, это ты?.. Ты меня помнишь, милый?.. Помнишь, лет пятнадцать назад я был у вас на даче в Абрамцеве?.. Помнишь, как мы стреляли в цель из самодельных луков, которые смастерил твой дедушка?.. — Дальше Саркисов говорить не мог.

С минуту в трубке царило молчание. Григорий хотел уже было положить ее на рычажки, как вдруг в ней послышался немолодой женский голос:

— Григорий Илларионович, вы извините, пожалуйста, у Дамира Саркисовича плохо с сердцем. С вами говорит его жена. Меня зовут Эльвира Петровна. Весть о гибели вашего деда его буквально подкосила, а ваш звонок… вы сами понимаете… Приезжайте к нам. Пожалуйста, если можете, приезжайте прямо сейчас. Вам непременно нужно поговорить с Дамиром Саркисовичем. Запишите наш адрес.

Григорий записал адрес и, поблагодарив супругу Саркисова, положил трубку.