Высота

— Да очень просто, — продолжая внимательно изучать карту, ответил Казаринов. — Чем лучше изба, тем выше чин в ней поселился.

— Как и у нас, — с хитрецой в голосе проговорил Иванников. — И как в Польше: у кого живот толще, тот и есть церковный староста.

— Иванников!.. — Казаринов сердито посмотрел на бойца. — Пускаешь в ход крапленую карту.

— А я весь в вас, товарищ лейтенант: вы ходите под меня пословицей, а я крою козырной, вот моя и пляшет.

Изучив местность, Казаринов сложил карту и протянул ее писарю, который с первой минуты прихода не произнес ни одного слова и как совершенно посторонний человек сидел на корточках, прислонившись спиной к лежанке горячей печки.

— Все ясно, Выглядовку засекли, — заключил Казаринов, сворачивая самокрутку. — А теперь всем надо хорошенько проверить исправность автоматов, готовность гранат, наточить финки. Валенки, надеюсь, просушили?!

— Просушили, — хором ответили бойцы.

— И чтобы на этот раз не грохали ими об пол, как булыжниками! Пусть наукой вам послужит последний поиск. — Казаринов остановил взгляд на Иванникове, который виновато опустил глаза. — Если бы не твои ледниково-каменные бахилы, грохот которых фрицы услышали еще в сенях, не пришлось бы нам пускать в ход гранаты. Хорошо еще, что ушли подобру-поздорову.

— Зато человек восемь уложили, — огрызнулся Иванников.

— И вернулись почти с покойничком. Даже двух слов от него не добились. А ведь за «языком» ходили.

— Я не виноват, что такой хилый попался. А насчет валенок, товарищ лейтенант, будьте спокойны, просушил так, что на ногах не чую — легонькие, мягонькие, как бабушкины чулочки.

Только теперь Казаринов заметил, что писарь, глядя в бумажку, которую он поднес почти к самому носу, что-то нашептывал, плохо разбирая размашистый почерк Казаринова.

— Что, сержант, штудируешь французско-русский разговорник?

— Русско-французский, товарищ лейтенант, — поправил Казаринова писарь и, придерживая очки, встал. Высокий, нескладный — на всю жизнь штатский.

— Посмотрим, что там у тебя. — Казаринов взял у писаря листок и быстро пробежал его взглядом.

— Итак, братва, начинаем урок французского языка! — торжественно начал Иванников. — Для начала у меня простой вопросик. Можно, сержант?

— Пожалуйста.

— Как по-французски сказать: я родился в Париже.

— Жё сюи нэ а Пари, — перевел писарь, грассируя букву «р».

— Чего? — удивился Иванников. — Какой там пагы?! Париж, а не пагы.

— Пагы! — настойчиво, еще больше искажая русскую букву «р», повторил писарь.

— Да ты что, парень, ни «р» ни «ж» не выговариваешь? — возмутился Вакуленко.

— Не баламутить! — одернул сержанта Казаринов. И, обращаясь к писарю, предложил: — Ну что, начнем? Как прозвучит по-французски: «Стой, кто идет?»

Писарь перевел оклик постового на французский.

— Повтори еще раз, сержант, громче и отчетливее! — приказал Казаринов.

Писарь почти выкрикнул фразу, которую разведчики тут же вразнобой, разноголосо, не сдерживая смеха, начали повторять — кто нараспев, кто очень быстро.

— Прекратить гвалт! — окриком оборвал галдеж Казаринов и повернулся к писарю: — А как по-французски ответить: «Смена караула»?

Писарь, не глядя в шпаргалку, громко произнес ответ.

И снова под низким потолком избы разноголосо заметалась исковерканная на русский лад французская фраза, в которой, как и в слове «Париж», звук «р» произносился разведчиками крайне исковерканно.

Почти все последующие фразы разговорника, включавшие вопросы воображаемого часового боевого охранения и ответы на них, заключали в себе звук «р», а также звуки «м» и «н», которые в устах писаря слышались с гнусавинкой.

Первым не выдержал Иванников. Не в силах больше сдерживать смех, буквально душивший его, он взмолился, стараясь всех перекричать:

— Товарищ лейтенант!.. Это же издевательство!.. Никакой это не французский язык!.. Пагы… Тьфу!.. Да я лучше сто раз скажу: «Руки вверх, гад!..», чем один раз на этом чудном французском: «Стой, кто идет?..»

Слова Иванникова потонули в зычном хохоте разведчиков, переполошившем Емельяниху, которая, слегка приоткрыв дверь горенки, испуганным взглядом скользила по раскрасневшимся лицам разведчиков. Но, убедившись, что вроде бы ничего дурного не случилось, тихонько прикрыла дверь.

Сконфуженный писарь стоял у печки и, переминаясь с ноги на ногу, не знал, что делать дальше. Щеки его пылали.

— Послушай, сержант, где тебя учили этому французскому языку? — с издевкой, сдерживая смех, спросил Иванников.

Этот вопрос окончательно смутил писаря.

— В Московском университете. По французскому у меня были одни пятерки, — чистосердечно признался сержант и, свернув шпаргалку, сунул ее в карман гимнастерки. — Я в подлиннике читал Вольтера, Бальзака и других классиков.

Казаринову стало жалко писаря. Команда его прозвучала строго и властно:

— НЕучи!.. У сержанта блестящее французское произношение. А ржете вы потому, что в своих деревенских «сорбоннах» дальше «дер тиша» и «дас фэнстера» вы не пошли.