Высота

Хотя слова, брошенные кем-то из холла, были всего-навсего шуткой, но Казаринов почувствовал (особенно когда шутка, точно всплеском, обросла хохотком сидевших в холле), как к щекам его прилила горячая волна. Когда же он медленно и осторожно спускался по ступеням лестницы, придерживаясь одной рукой за перила, а второй намертво сжимая перекладинку костылей, вид у него был растерянный и виноватый.

Как только Казаринов вошел в свою палату, сосед по койке, штабист из армии Рокоссовского — тот, кто был первым, с кем Григорий разговорился в день госпитализации, — громко, чтоб слышали все обитатели палаты, спросил:

— Ну как разведка, лейтенант? Без «языка» вернулся? С пустыми руками?

— Не за «языком» ходил, — ответил Казаринов, садясь на койку.

— А за чем же?

— Был на рекогносцировке местности.

— Ну и какие огневые точки противника засек? — не унимался рокоссовец.

— Не я засек, а меня засекли, — с желчной ухмылкой ответил Григорий.

— А это как понимать? — уже не без интереса спросил штабист-рокоссовец.

— Да попробовал на «рысаках» своих изучить безымянную высотку, подняться на второй этаж, а там, как оказалось, — женские палаты.

— Ну и что? Кто-то вернул?

— Вернуть-то это что… А вот из холла по мне открыли из сорокопяток такой огонь, что насилу ноги унес.

По палате разлился хохоток.

За час до ужина, после перевязок и уколов, Казаринов зашел в седьмую палату, где в левом углу, у окна, лежал командир-хасановец с двумя тяжелыми ранениями. Когда он подошел к его кровати, хасановец сразу понял, что к нему пришел раненый из дивизии Полосухина, которого он ждал вот уже несколько дней.

— Вы лейтенант Казаринов? — сразу спросил майор-хасановец. — Его спекшиеся губы, когда он произносил слова, казалось, с трудом разлипались и сразу же слипались снова.

— Да. А откуда вы знаете мою фамилию?

— Сказали ребята, что ходили к вам по моей просьбе. В перевязочной узнали от сестры. Вначале я хотел спросить вас… — Надрывный кашель не дал тяжелораненому говорить.

— О чем вы хотели спросить?

— Вы, случайно, не родственник академика Казаринова?

— Да, я его внук.

— Я слышал о вас. О гибели вашего деда знает вся наша пятая армия. От солдата до генерала. — И, словно поймав себя на неточности, как бы оправдываясь, добавил: — Да что там пятая армия — вся страна знает.

— Товарищ майор, мне сказали, что вы тоже из дивизии Полосухина?

— Да, с этой дивизией связана вся моя служба в армии, начиная с того года, когда она дислоцировалась еще в Саратове. Потом — Дальний Восток, бои у озера Хасан. Да что ты стоить, лейтенант, присаживайся. Разговор наш будет долгим.

Казаринов присел на краешек койки в ногах у раненого, костыли приставил к стене.

— А вы кто, товарищ майор, по служебному положению в нашей дивизии? Я в ней — новичок.

Майор, не изменяя положения тела, на ощупь взял с тумбочки бутылку с водой и отпил несколько глотков.

— Я командир дивизиона гаубичного артиллерийского полка. Моя фамилия Воронцов. Зовут меня Михаил Георгиевич.

— Чем могу быть полезен?

— Вы москвич?

— Да.

— У меня к вам просьба. Да сядьте хорошенько, а то примостился как воробей на ветке, да поближе, чтоб не кричать друг другу.

Казаринов, опираясь на руки и на здоровую ногу, передвинулся ближе к изголовью и сел поглубже.

— Слушаю вас, товарищ майор.

Майор некоторое время молча смотрел на Казаринова, словно прикидывая — по силам ли будет лейтенанту его просьба и сможет ли он выполнить ее так, как ему хотелось бы?

— Вы из какого полка?

— Я командир роты разведбатальона дивизии.

На лице майора застыло скорбное подобие улыбки.

— Нет уже в живых вашего комбата. Корепанов был моим другом.

— Как?! — Казаринов порывисто повернулся к майору и этим резким движением, судя по его лицу, причинил боль раненой ноге. — Вы — друг майора Корепанова?

— На моих глазах погиб в контратаке за деревню Артемки. Роковая деревня. За нее полегло столько наших бойцов и командиров, сколько не проживало людей в этой деревне до войны. За два дня боев семь раз переходила из рук в руки. Остатки вашего батальона полегли на окраине Артемок. Последнюю контратаку вашего разведбатальона поддерживал артогнем мой дивизион, а также другие артподразделения дивизии. Но об этом, лейтенант, подробно я написал в двух тетрадях. Потому и позвал тебя. — Майор перевел взгляд на стоявшую у изголовья тумбочку. — Достань с верхней полки две тетради в синих обложках.

Казаринов, склонившись и всячески оберегая раненую ногу, достал из тумбочки две ученические тетради и протянул их майору.

— Ты уже ходячий, лейтенант, а мне это счастье если и подвалит, то очень не скоро. По крайней мере врачи не обещают, что летом подведут ко мне пару «рысаков». — Майор перевел взгляд на костыли, приставленные к стене.

— Чем могу вам помочь?

— Вот в этих тетрадях я написал о боях, в которых участвовал. Многих из тех, кто был в этой кровавой мясорубке на Бородинском поле, уже нет в живых, а тем, кто остался жив на сегодняшний день, не до писанины. Очень будет обидно, если после войны люди не узнают, как умирали наши бойцы и командиры на Бородинском поле. А говорить о них нужно поименно.