Высота смертников

— Восстановлению не подлежит, — крякнул кто-то довольно. — Вон как его разворочало.

— Снаряды грохнули.

— Кто ж его уделал? Бронебои?

— Хер там. Дед один.

— Власовец?

— Ну да. Тише ты. Сержант, рядом с лейтенантом, тоже из этих…

Глава тридцать девятая

Утро уцелевших штрафников застало внизу, под горой, за болотом, которое они накануне, еще полным своим составом, переползали, с опаской поглядывая на скаты, озаряемые осветительными ракетами.

Воронцов проснулся от того, что вдруг почувствовал страх: ему надо было бросить гранату, а запала, который он положил в другой карман, никак не мог нащупать…

Открыл глаза. Над головой черные сосновые бревна. Железная печь-полубочка посвечивала дотлевающими углями. Кто-то в углу на нарах задыхался и плакал:

— Уйди!.. Уйди!..

После того что они вчера пережили, хорошие сны не приснятся.

Он отыскал возле печки свои сапоги. Намотал портянки и обулся. Накинул на плечи шинель. Правая пола оказалась разорванной почти до кармана. Жалко, новая шинель, подарок подполковника Колчина. Надо будет почистить и зашить, решил он. Воронцов откинул старое армейское одеяло, заиндевевшее снизу, толкнул низкую дощатую дверь и сразу оказался в траншее.

Звезды еще стояли над землей. На востоке зеленела заря, снизу подрумяненная розовым сиянием близкого солнца. Немцы на горе уже не пускали ракеты. Пространство наполнялось прозрачно-синим светом утра.

По ходу сообщения из тыла прошла группа бойцов в новеньких камуфляжах. Они вышли в траншею, постояли немного. Старший некоторое время смотрел в бинокль в сторону высоты и заснеженных скатов. Вчера штрафники карабкались по ним вверх, забрасывали гранатами пулеметы. Сегодня в траншее, идущей по обрезу горы, вновь сидят немцы. Через день-другой снова заминируют склоны и окрестности болота, поправят проволочные заграждения. Возьми их тогда.

Бойцы в белых камуфляжах постояли еще немного, посовещались и пошли в сторону правого фланга. Последний закинул за спину немецкую винтовку и оглянулся на Воронцова. В наклоне его головы и в походке ему показалось что-то знакомое. Да нет, не может быть, успокоил себя Воронцов. Навстречу, пропуская вперед бойцов, шел старший лейтенант Солодовников.

— Воронцов! — крикнул он издали. — Что? Не спится? Я ж распорядился — сутки отдыхать!

От ротного густо несло вчерашним. Из первой траншеи они уходили вместе. Ротный все время матерился. А Воронцову было все равно. Главное, выбрались живыми, не попали в окружение, хотя все шло к тому, что роту штрафников вот-вот отрежут и додавят во второй траншее.

— Полковая разведка, — сказал старший лейтенант Солодовников, перехватив взгляд Воронцова. — То ли только что вернулись, то ли собираются… Рад тебя видеть живым и здоровым, младший лейтенант! — И ротный обнял Воронцова, снова обдавая сивушным перегаром.

— Взаимно, товарищ старший лейтенант. — И Воронцов, освободившись от объятий Солодовникова, козырнул и сдержанно улыбнулся.

— Строгий ты парень, Воронцов. Или на душе что лежит? Давай, расскажи.

— Да нет у меня никаких секретов. Все в личном деле. Все, что есть.

Ротный сдержанно засмеялся:

— Я же не особняк. Что ты передо мной… — Старший лейтенант Солодовников махнул рукой. — Пойдем-ка ко мне в землянку. Поговорим.

По ходу сообщения они прошли шагов триста, свернули в сосняк. В землянке было хорошо натоплено. В углу на топчане, сбитом из досок, кто-то спал. Воронцов узнал полушубок младшего политрука Каца. Ни в первой, ни во второй траншее, ни во время отхода он его не видел. И слава богу, подумал Воронцов, в бою лучше с такими не сталкиваться. Послышался глубокий кашель.

— Заболел мой печатник, — сказал ротный и махнул полевой сумкой в сторону топчана. — Не сходил за своим орденом. — И усмехнулся. — А на тебя я представление написал. Не веришь? Хочешь, прочитаю? Ну, как хочешь. Достоин ордена. Две контратаки отбил. Вперед грамотно продвигался. А главное, с пулеметами придумал здорово! Не зря тебя батя на заметку взял. У него глаз — алмаз! Он твой орден сразу подпишет. Если в штабе дивизии никакая сволочь не будет в твоем прошлом копаться…

Воронцова словно ударили сзади. Он весь напрягся, вытянулся.

— Ты чего побледнел? — Ротный снял шинель и бросил ее на свободный топчан. — Я говорю то, что есть. Ты на меня не обижайся. Я — мужик прямой. Зла ни на кого не держу. Доносов не пишу. Не моя это должность. — И старший лейтенант Солодовников выразительно посмотрел на занятый младшим политруком топчан. — Если что, скажу напрямую. А могу и в морду дать… Ты знаешь, за что мне очередное звание задержали? Вот, не знаешь. А батя меня ценит. Вот давай за батю нашего и выпьем.

Воронцов продолжал стоять. Он увидел в углу умывальник, сразу вспомнил, что сутки не умывался. Только снегом, когда вернулись в землянку после похорон Степана. Ротный понял его взгляд и кивнул:

— Умойся. Конечно. Я подожду.