Высота Стекла

«Время и тут поработало, разматывая мои нервы, бросая в восприятие замедленную бомбу, которая окончательно развернет свою мощь, когда я отправлюсь в мир пограничности», – думал хранитель, шлепая по стеклу совиными перьями да булькая огуречным телом.

Тем временем до главной залы оставалось всего десять шагов, но пространство словно насмехалось над ним, все более тормозя и без того тягучий ход и всякое течение жизни вообще. С омерзительно замедленным бульком он кое-как повернул свое тело, желая еще раз посмотреть на Ариадну, которая занималась тем же, чем и он – поднималась на вершину Стекла, но увидел лишь застывшее нечто, больше напоминающее восковую фигуру.

Ужас понимания начал топить Фери. Он понял, что в одно мгновение из свободного глашатая судеб превратился в жалкую мошку, над чьим телом вздумал измываться превосходящий его во всем противник. «Скорее палач», – заскрипело у хранителя в извилинах. Ему жадно захотелось придаться оглушительному крику, чтобы растормошить пространство вокруг себя.

Растянутое «Мииииииииииииииииииааааааааааааааа…» вознаградило Высоту Стекла блеском отчаяния угасающего сознания.

Глава третья

Пустая голова с глухим треском упала на еще влажный от недавно прошедшего дождя асфальт. До этого тихое пространство стало теперь наполняться резким плачем новорожденного ребенка. В глазах рябило мутноватыми цветными картинками. Человеческое тело обнаружило себя лежащим посреди просторной улицы обычного спального района. Крик дитя выступал в восприятии как бы маячком, который мало по малу стал возвращать сознание из обморочного тумана.

Ранее утро. В забытьи человек наблюдает как к нему подходит молодая женщина в пурпурном кардигане, у нее на руках ребенок.

– С вами всё в порядке? – Мягко, словно из-под воды, вещал женский голос. – Быть может вызвать скорую помощь? – Продолжала любезная женщина, а новорожденный мелко и противно пищал, всхлипывая сопливым носиком.

Человек попытался самостоятельно встать, но как только обе его ноги коснулись блестящей поверхности асфальта, он тяжело рухнул, приняв горизонтальное положение. Его снова толкнуло во тьму.

Выплыть на поверхность к миру, загадочному страннику помогла щеточка Вермейера – художественная кисть в руках у медсестры. Он услышал над собой щелчки и ощутил на коже мелкие касания щетины; потом услышал сестринское веселое щебетание:

– По только что прибывшим данным его имя Ян Крейцер. Мужчина средних лет, уроженец провинциальной деревни близ Оранжа, среднего телосложения и среднего же положения в обществе. – Снова пощелкав клавишами медсестра в удивлении вопросила, – как его вообще занесло сюда, в наши края?

– Пускай с этим разбираются ищейки. – Послышался еще один голос, явно принадлежавший мужчине. – Как же эту тушку размотало все-таки, – на этих словах послышался звук, похожий на скрип, издаваемый резиновыми колесиками по кафелю. – Его обнаружила женщина, и она сказала, что этот человек возник словно бы из пустоты.

– Обычная прогулка неподалеку от собственного дома обернулась в межпространственную находку. Как часто такое вообще происходит, а, Мирадо? – Мужской голос принял игривые интонации, был слышен последующий за репликой звонкий смешок.

– Раз в глумливое Никогда, – ответила посмеивающаяся медсестра.

Белые стены прорезались сквозь мрачные коридоры незапамятных мар. Ян Крейцер ощущал как умирает каждую секунду времени и как свет безбрежного мира вновь возвращает его в настоящее. А настоящее ли это «настоящее»? Он не помнил своего имени и прошлого места жительства, и вдруг эти медики, преследуя недобрые цели, решили одурачить его, потерявшегося простака, подсунув под нос выдуманную легенду?

Гладкий металл скальпеля блеснул в тот момент, когда мужчина собирался было распахнуть ясный взор карих глаз. Он так ничего и не почувствовал, и, ах, это была простая манипуляция некоего «обезжиривания мягкого вещества», как сказала сестричка. Хотя Крейцеру в тот момент показалось, что его собираются прирезать, чтобы потом пустить на органы. Что за глупец?

За тысячу километров от Яна певучая деревяшка выплескивала во внешние края дивную воздушно-звуковую деятельность, чем-то напоминавшую мелодику старого граммофона. Играла музыка позднего ренессанса, скрипучим наседом орошая все близлежащие, покореженные дома. Из одного такого дома выбросилась девушка-подросток, от снедающего ее страха больше похожая на желеобразную палочку от мороженого. Такие обычно рассасывались под теплым нёбом, ни оставляя за собой ни единого пятнышка или даже сладкой крохи.

Дева побежала по залитой жарким солнцем пыльной дороге, проливая горячие слезы. Она убегала от участи, которая приходит к каждой деревянистому агрессору, вздумавшему диктовать внешнему миру собственную волю. Инициатива здесь наказуема и каждый, кто осмеливался перечить незапамятному «уставу О», подвергался весьма незавидному сценарию «особо медленного уничтожения».