Высота

Карпухин не стал обедать и вышел из столовой, едва не столкнувшись в дверях с Катей.

— Поздравьте меня, Захар Захарыч!

— Что, клепку кончили?

— Гипс сняли! — крикнула Катя на ходу, поправляя, перед тем как войти в столовую, гладкие черные волосы.

— Какой там еще гипс?! — пробурчал Карпухин, но Катя уже пронеслась мимо, спеша поделиться своей радостью с Багратом и Таней.

Карпухин прошел к кауперу, мрачно уселся у подножья и стал перетирать, смазывать свой клепальный молоток. Он и не заметил, как подошел Дымов. Наверно, потому, что на этот раз Дымов был без свиты.

— Ну что, Захар Захарыч? — Дымов положил тяжелую руку на плечо поднявшемуся Карпухину. — Все заклепки выклепал?

— На этой домне все, товарищ начальник. Теперь на другую поеду.

— На другую? Куда же это?

— Куда все поедут, туда и я. В Североуральск, что ли. Где домну будут новую ставить.

— Домну ставить будут. Только тебе на ней, Захар Захарыч, что делать?

— То есть как это что? — Карпухин отступил на шаг от Дымова.

— Домну будут ставить опять сварную.

— Ну и хорошо. А каупера?

— В том-то и дело, Захар Захарыч… Каупера тоже ставят сварные.

— Почему же это вдруг? Вот твоя домна сварная. А все-таки мы, глухари, каупера подняли! Рекорды ставим! Заработали «Уралстрою» славу на весь Союз. Министр меня с лекциями посылал, а ты меня выгоняешь!

— Ты не петушись, Захар Захарыч. За работу тебе скажем еще спасибо, а каупера в Каменогорске клепали в последний раз.

Карпухин ссутулился, усы как-то беспомощно обвисли. Он оглянулся, словно искал, на что бы присесть.

Дымову стало жалко старика.

— Не журись, Захар Захарыч! Другие объекты есть. На рудообогатительной фабрике клепки богато. На эстакаде.

— Знаю ту эстакаду. На ней только сидеть и моржей на удочку ловить!

— Виадук будем строить за рудодробилкой. Потом на мартене. Рано еще клепку в архив сдавать! Нам еще на других объектах клепать и клепать…

— Я всю жизнь на домнах, мне иначе нельзя, — упрямился Карпухин.

— Значит, не хочешь со мной в Каменогорске остаться?

— Правду говорить?

— Конечно!

— Не хочу.

— Вольному воля.

Дымов ушел. Карпухин мрачно смотрел ему вслед, пока Дымов не скрылся за «свечой».

Карпухин пошел было к домне, но остановился и окликнул какого-то каменщика; тот только что вылез из каупера и был с ног до головы осыпан палевой огнеупорной, пылью.

— Ты откуда прилетел к нам, орел? — спросил Карпухин.

— Из Тагила.

— Домну там варили или клепали?

— Варили.

— Та-ак… А каупера?

— Тоже варили.

— Больше вопросов нет. — Карпухин помрачнел и направился домой.

Беспокойство не покидало его. Невесело поглядывал он на свой каупер, уходя домой; все такой же мрачный, завернул по дороге в «бенилюкс» и пропустил там стаканчик, без всякого, впрочем, удовольствия; всетак же невесело брел от трамвая к своей Кандыбиной балке.

За ужином Карпухин придирался к Василисе: не так табуреткой двинула, яичница недосолена, мухи на свет налетели.

Пришел Вадим, усталый, голодный, и, не снимая спецовки, уселся за стол.

— Все торопишься! — ворчал Карпухин. — Все некогда. Боишься, Шереметьев тебе пятки зажарит…

Вадим примирительно сказал:

— А вас поздравить надо, Захар. Захарович. С последней заклепочкой!

— Я тебе дам последнюю! — вскипел Карпухин. — Меня сегодня сам Дымов агитировал! Новую домну клепать звал.

— Что-то не верится. Интересно, где это еще домну клепать собираются?

— Где бы ни собирались, а без моего молотка дело не обойдется.

Вадим промолчал, он спешил отужинать и вернуться на работу.

— Опять на всю ночь собрался? — не унимался Карпухин. — Все твой Токмаков мудрит. Все у него не по-людски. То в бурю работают, то по ночам. Где же это слыхано — ночью на верхотуру лезть? Один сорвался — мало ему?!

Вадим встал.

— Услыхали бы наши монтажники — ух, досталось бы вам, Захар Захарыч! Да за таким прорабом я на край света поеду.

— А вырастил тебя кто? Токмаков? Забыл, кто тебя на домну рекомендовал? За штаны мои держался, на шаг боялся от меня отойти. А кто Баграта вырастил? А теперь вам больше не нужен Карпухин! Побоку его…

— Зря вы, Захар Захарыч, обижаетесь, — сдержанно сказал Вадим. — Радоваться надо, что мы варим первую в мире домну. Техника шагает вперед.

— Слава тебе господи! — обрадовалась Василиса. — Хоть дома поживет на старости лет.

— Да что вы ко мне привязались сегодня! — Карпухин принялся сердито отгонять мух, и непонятно было, к кому относятся его слова — к мухам, к тетке Василисе с Вадимом или ко всем вместе.

Как все несловоохотливые люди, Вадим, вынужденный к большому разговору, был полон невысказанных мыслей и возбужден.

Он ушел расстроенный, понимая, как сильно встревожен Карпухин своим будущим.

А Вадим мог бы его утешить. Нужно было только сказать, что ему очень тоскливо будет ездить по стройкам без старика.

5

Койка Пасечника стояла у самого окна, и он подолгу смотрел на небо.

Дожди унялись.

Августовское небо было таким голубым и просторным, каким оно может казаться только верхолазу, глядящему из больничного окна.

Пасечнику невмоготу было лежать без движения, устремив взгляд в потолок, нестерпимы были запахи больничной палаты.